– Владимир Семёнович занемог, велел передать глубочайшие извинения и низкий поклон, – продолжал между тем старший приказчик. – Однако мне и ранее доводилось участвовать в крупных сделках…

Сосновцев не слушал, делал вид, что листает паспорт, а сам исподтишка рассматривал объект опознания. Живое, подвижное, симпатичное лицо. Часто улыбается, и ему это идёт. Аккуратные усики. У возчика, кстати, была борода лопатой, но это дело такое – вчера была борода, сегодня её нет. Но всё остальное?! Правильная речь, гордая осанка, по возрасту примерно ровесник Андрею или чуть старше. Директор Мальцевского училища выглядит и держится так же…

Ларионов закончил изучение договора, кивнул, приступил к чтению доверенности. Приказчики за спиной Ковальского не проронили ни слова, стояли со спокойными, даже скучными лицами, передоверив все дела старшему. Тот продолжал что-то говорить…

От состава отцепили паровоз, и тот с протяжным гудком начал отходит малым ходом. На ближней стрелке он повернёт, а справа, вдали, уже виден новый локомотив, двигающийся задним ходом. Его и пристегнут к составу…

Андрей вновь и вновь скользил взглядом по лицу Ковальского. Глаза говорили, что они никогда не встречались, а сердце бунтовало, трепетало в груди тревожно, словно протестовало против выводов зрения. Что, что его смущает?! Почему тоска подкатывает к груди?

Пора было возвращать паспорт, чтобы – если он примет такое решение – успеть сказать условную фразу, попросить документ для повторного досмотра. Говорил уже Ларионов, что-то о том, что всё, мол, в порядке, оформлено должным образом, и можно приступать к изъятию оговоренного количества камней…

Паровоз с неисправностями уже покинул путь, тендером вперёд накатывал вновь прибывший локомотив…

Он или не он? Тот это человек, что был на мосту, а сейчас блестяще играет роль приказчика, или совсем другой? Вдруг это настоящий служащий ювелирной мастерской Куприянова, не имеющий к бандитам ни малейшего отношения, честный, ни в чём не повинный торговец? Но у полицейских была оперативная информация… И что, оперативная, ещё не значит достоверная. Сорока на хвосте принесла. Но почему так тревожно, так невыносимо тоскливо на душе?! Или он просто волнуется, вынужденный решать чужую судьбу?

– Что-то не так с паспортом, ваше благородие? – неожиданно спросил Ковальский и посмотрел в упор.

– Нет-нет… всё в порядке… – окончательно смешался Андрей, подавая Ларионову книжечку с гербом.

– Ну так давайте приступим?… – улыбнулся приказчик. – Время – деньги.

Время – деньги, так разве говорили в начале двадцатого века? А может, и говорили. Сосновцев не знал истории американской поговорки, а Североамериканские Штаты уже вовсю эти самые деньги зарабатывали. Сейчас паспорт передадут владельцу, начнётся сделка, а он отойдёт в сторону, так и не произнеся условную фразу…

Ларионов взялся за краешек документа, но Андрей ещё не отпустил паспорт, глядя на Ковальского. И тут приказчик нервно потеребил мочку уха.

Сосновцев замер, вцепившись в Паспортную книжку. Ларионов тянул её к себе, и, почувствовав сопротивление, удивлённо обернулся к Андрею. А тот держался за документ мёртвой хваткой, не в силах выговорить ни слова и оторвать взгляда от человека в бежевой элегантной тужурке и модной шляпе.

Это был жест Полухина! В школе у доски, не зная, что отвечать, он всегда теребил ухо. И в любой другой трудной ситуации или в минуту принятия важного решения, он всегда так делал. Помниться, ещё смеялись одноклассники: смотри, дескать, Полуха, останется у тебя и вправду пол-уха. Эту привычку бывшего друга он не мог спутать, даже если бы захотел. И следом, как по волшебству, проступили на лице приказчика знакомые черты. Да, так и должен выглядеть Юрка спустя пятнадцать лет!..

На миг мелькнул перед глазами заснеженный берег реки, прозвучал в ушах детский крик: «Андрюха! Помоги! Тону!..»

А в следующий миг лицо приказчика исказилось, быстрым, едва уловимым движением он выхватил из-за отворота тужурки револьвер. Видимо, вся маскировка слетела в тот миг с Андрея, узнавание отразилось в его глазах, потому что лже-приказчик направил оружие прямо ему в лоб.

Дальше сработали рефлексы выживания: пальцы разжались, ноги подогнулись, и тело начало заваливаться вправо. И когда грохнул выстрел, головы Андрея уже не было там, куда целил преступник – пуля просвистела у самого виска. Но Сосновцев рухнул, ноги не держали. Снизу, с настила платформы он видел, как Ковальский-Полухин чуть перевёл ствол и влепил пулю Ларионову между глаз. Голова горного инженера дёрнулась, фуражка с перекрещенными молоточками слетела, но рука так и осталась поднятой, сжимающей фальшивый паспорт. Он так и рухнул – навзничь, с поднятой рукой…

И тут же всё завертелось в какой-то жуткой, сумасшедшей карусели. Приказчики, что до поры безучастно стояли за спиной Ковальского, выхватили оружие. Сбоку к ним метнулись быстрые тени спецназовцев. Стрелки охраны ещё только сдёргивали с плеч винтовки, кода из тендера подъехавшего паровоза, над бортом возник длинный ствол, и тотчас по платформе хлестнула пулемётная очередь. Пули густо прошлись по цепи стрелков, выкашивая их словно серп колосья.

Сосновцев перекатился вглубь платформы, отсюда ему хорошо бы виден ствол, плюющийся огнём, и диковинный, торчащий кверху, загнутый магазин. Кто мог знать, что и «ручник» у них найдётся?! Оставшиеся в живых стрелки сместились к головному вагону, залегли, начали отстреливаться. Но из-за борта тендера появились ещё и ружейные стволы, началась жестокая перестрелка. Пулемётчик продолжал окучивать охранников и не торопился пока переводить огонь на платформу. Спецназовцы тоже не спешили с захватом преступников, прикинувшихся купцами.