после фамилии глаза на лоб полезли, будто в лавку бакалейную за пустяком каким пошел, а там с Государем Императором встретился.

— Тот самый, что быстрее тени своей одевается?

— Не знаю, не соревновался с ней, — засмеялся титулярный советник, — погоди минуту, — он подошел к господину, в карманах которого сейчас гулял ветер, присел, словно что с земли поднимая, и выпрямился, — любезнейший, вы, наверное, обронили.

Облапошенный повернулся, пощупал себя по карманам, открыл от удивления рот и похлопал глазами.

— Благодарю, благодарю, Ваше благородие. Право не знаю, как…

— Ничего серьезного, прошу прощения, должен идти.

И правда пошел, чуть дальше от вздыхающего господина и гомонящего люда. Только пацаненку почти незаметно знак за собой следовать сделал. Миху и вовсе слова не нужно было говорить. Он к хозяину как лист банный к мягкому месту приклеился.

— Ну что, Арсений, будем дружить?

Мальчонка в ответ лишь кивнул, теперь поглядывая и на орчука. Ну вот, заметил наконец. Тоже ведь вор, так, чиграш еще. Настоящий стырщик каждый маловажный момент и изменение в окружающем замечает. Чутье, опять же, имеет, кого можно обнести, а к кому лучше не соваться.

— Будем. Только вам на что дружба такая?

— Есть у меня свой интерес, говорю же. Лучше объясни, как найти тебя, когда нужда будет?

— Так вон там, видите в три этажа дом? Там и обитаю. Скажите, что Сеньку Шалого ищете. Это прозвище такое секретное, через него вас ко мне и отведут.

— Запомнил? — Повернулся Меркулов к Миху, а потом уже мальчонке объяснил, — если что, приедет Михайло. Он у меня нечто вроде поверенного.

— Правду, значит, люди говорят, — все еще пытаясь отойти от шока, признался воришка, — а я со спины подумал, обычный городовой. Они все громадные, энтот чуть пошире, такое тоже бывает.

— Невнимательный ты, — заметил теперь орчук. — На руки чего ж не поглядел, разве бывает у человека такой цвет кожи?

— Не бывает, — выдохнул Сенька, — я орчуков вблизи не видел. На мельнице с восточного тракта один робит. Только тот в муке все время, будто и человек, да вблизи его не разглядишь. Не разрешают. А тут…

— Ну будет, — сказал Витольд Львович, — у меня до тебя дело есть. Держи вот, — протянул он монету, а Мих охнул, полтину отдает, видит Бог, сдурел господин, — понятное дело, что за день ты больше заработаешь. Однако ж тут, считай, через меня самому Государю служить будешь.

Мальчишка аж дышать перестал, монету сжал побелевшими пальцами, каждое слово Меркулова ловит. Не каждый день простому воришке такое заявляют.

— Отправишься сейчас в Столешников переулок, встанешь напротив обер-полицмейстерства и станешь следить за окном, может, заметишь чего. Окно так рассчитаешь, — Меркулов отогнул три пальца на одной руке и четыре на другой, — это по высоте, а это от левого края.

— Ну что вы, Ваше благородие, — шмыгнул Сенька, — я до десяти считать обучен. Третий этаж и четвертое окно с краю.

— Верно, — кивнул Витольд Львович, — а как только смеркаться будет, дуй в Малышевский переулок, дом десять, квартира девять. Денег на еду и извозчика хватит с лихвой. Теперь беги.

Мих только головой покачал. Много дал, ох много. Ясно дело, не будет Сенька этот ваньку нанимать, на своих ногах доскачет, у юности прыть особенная. Да и есть: если захочет, перехватит что копеечное на улице или вовсе стащит с прилавка, а полтину себе оставит. Меркулов и глазом не моргнул, пошел дальше, к извозчику тележному, будто и не было никакого разговора с мальцом. Легко сговорился с ломовым ванькой, дав вдвое больше обычного (опять же расточительство), а последнему какая разница что везти, груз или пассажиров? Лишь бы платили. Адрес назвал незнакомый, точнее улицу Мих знал, но прежде с господином туда не являлись. Минута прошла, и уже, трясясь, выезжали они с Сигаревской площади.

— Зря мальчонке деньги дали, не вернется.

— Вот ты, вроде, Мих, старше и опытнее, а людей совсем не знаешь.

— Вы, господин, извиняйте, но людей я лучше вашего знаю, повидал.

— А вот все же в детской психологии не силен. Каков бы этот Сенька не был вор, лихоимец, а все же он еще ребенок. И завлечь его можно не в пример легче, чем взрослого. Дай ему цель, такую, какую больше никто не дает, скажи, что он нужный для особенного дела, воодушеви его, так все сделает и цены не спросит.

— Не знаю, господин. Я привык к тому, что рука, которая гладит, в другой момент сразу ударить может. А от добра добра искать не требует.

— И от меня добра не ждешь?

— С вами, по-другому, господин. То ж я про людей говорил, а вы…

— Ну что я? Говори, коль уж начал.

— Вы совсем другой, странный. Таких я вовсе не встречал. Бедны, но деньгам счет не ведете, уж простите, сын изменника, но чести в вас побольше, чем в князе каком, надзору над вами нет, однако ж работаете на износ. Таких прежде не видел.