ужас. Тонуть будут, но все то время говорить, что в Тимише самые лучшие корабли и капитаны. Орки не могут оторваться от своих традиций, потому дела ведут нерационально. С такими каши не сваришь. Эльфарийцы… Да вы сами знаете: пьют больше, чем работают. Сколько раз мне сделки портили. Катайцы, вроде, и хитры, и умны, однако ж только и ждут, когда возможность представится нож тебе в спину воткнуть. Получается, что среди всех народов только со славийцами и можно дело иметь. С недостатками народ, но открытый, добрый. Без нужды греха не совершающий. А уж с каким азартом играет. К примеру, вы знаете, только в вашем ведомстве человек играет?

— Сколько?

— Да почти все, — рассмеялся Большов, — если от вашего чина начинать, то и вовсе все. Есть пара фигур, которые вроде и интереса не имеют, но и им приходится, дабы к начальству поближе быть, и так далее. Могу, кстати, одним слухом поделиться, к моим делам он отношения не имеет, потому говорю без утайки. Единственное условие, все же на меня при случае ссылаться не нужно.

— Будьте покойны, — заверил Витольд Львович.

— Не так давно в одном салоне, может, с месяц назад, мой поверенный человек играл с полицейским чином, повыше вас, но пониже Александра Александровича. Подчиненный мой не без способностей, карты его любят, вот и облапошил благородного. Да немного-немало на девятьсот целковых.

У Миха аж в горле пересохло. Слышал он, что многие целые состояния в карты проигрывали. Да что далеко ходить — на их же Никитской купец Никифоров по синему делу сам сто рублей на ветер пустил по осени. Таких тумаков от жены получил, чуть ли не месяц потом к рюмке не притрагивался. Но то торгаши, у них деньги к рукам быстро прилипают. Вот и тогда Никифоров сказал: «Бог дал, Бог взял». И не стал жить хуже.

— Полицмейстер? — Только и спросил Витольд Львович.

— Полицмейстер, — кивнул Большов и продолжил, — вы знаете, как в таких случаях бывает. Начинают расписки писать, божиться, что отдадут, а потом пропадают или юлят сколько сил есть. Тут, напротив, по словам моего человека, даже бровью не повел проигравшийся, очки поправил и предложил следовать с ним до дома.

— И что дальше?

— Ничего, доехали, зашел к себе, потом вышел и полностью рассчитался.

— А ваш человек не интересовался, откуда у проигравшегося такие немалые деньги?

— Ох, Витольд Львович, удивляюсь вашей проницательности. Какие правильные вопросы задаете. Интересовался, конечно. Осторожно, меж делом. Сказал, дескать, понимает, как трудно такие средства сразу достать, готов подождать. Но полицмейстер ответил, что недавно по работе играл с высокородными господами, хотя сам к стуколке страсти не питает, и вдруг ему крупно повезло, поднял банк. Потому особых нужд не имеет.

— Очень интересно, — задумался Меркулов. — Спасибо и на этом. Возможно, это поможет. Еще один вопрос. Не называйте имен, только скажите, есть ли у вас знакомый, который в течение года много проигрывался, но внезапно вдруг рассчитался со всеми долгами?

— Витольд Львович, я думал, мы поняли друг друга, — разочарованно протянул Большов.

— Я не прошу вас выдавать чужой тайны. Просто кивните, если так.

Собеседник еще немного поразмыслил, но все же качнул головой. На том Витольд Львович с Большовым попрощались, причем, как заметил Мих, довольно тепло, будто старые добрые приятели сто лет не видевшиеся, но поболтавшие пять минут и оставшиеся вполне довольные друг другом.

— Эх, извозчика теперь где тут искать? — Спросил будто сам себя Витольд Львович, выйдя из арки.

— Лучше до Сигаревского рынка дойти, — предложил орчук. — Господин, про полицмейстера этого. Выходит, у Петра Андреевича денег вдоволь?

— Да, очки среди всех полицмейстеров только он носит.

— И что же теперь, получается, раскрыли мы предателя? Надо тогда Его превосходительству рассказать, да Его высокородие того… арестовать.

— Уж слишком ты скорый на расправу, Мих. А если правда что рассказали?

— Что правда?

— Правда он те деньги выиграл. Случается такое. Запомни, старайся проверять всю информацию. Кто знает, сказал Большов правду или нет. Допустим, по поводу последнего вопроса, который я задал, смысла врать ему не было. Но вот если брать Петра Андреевича, то вполне мог глаза нам отвести.

— То есть, Его высокородие не предатель?

— Кто же его знает, может статься, что и предатель. Постараемся выяснить.

— Тяжело как с вами господин, — признался Мих, — один раз вперед шагнете, два назад.

— Огульно обвинить большого ума не надо, нам же мотив надо найти, доказательства хоть какие-нибудь получить. Ты же хочешь после навета ростовщика на полицмейстера ополчиться.

— Странный вы человек, господин. У нас в Славии как? Ежели подозрение какое есть, то берешь человека да за грудки трясешь.

— Ты еще вспомни, как в Транкльвании в темные века признания из так называемых ведьм выбивали. Топят в пруду, если всплывает, значит, виновна, грех на ней есть. А тонет — невиновна. Любопытная аккриминация.

— Вы уж извините, господин, не знаю про какую такую криминацию говорить изволите, но свой смысл в том есть. Невинной душе ничего на том свете