— В свете последних событий, я и мой клан решили присоединиться к Эрику Стейнмоду и его людям и найти укрытие в этом доме, — громогласно произнес Гектор. — Мы больше не враги. Единое. Союзники в борьбе со стихией. Тот, кто придет к нам, как враг, умрет. Но если вы хотите защиты от надвигающейся катастрофы, наши двери открыты для вас.

Некоторые охотники отреагировали странно. Не сговариваясь, в один прекрасный момент они начали пятиться к воротам, не сводя испуганных глаз с нашей разношерстной компании. Расталкивали локтями застывших статуями собратьев и методично пробирались к выходу. Где-то на середине пути один из них развернулся и со всей прыти побежал, остальные — как по команде — за ним, дезертировали, оставив оставшихся решать, что делать дальше. И я вдруг поняла: битва кончилась, толком не начавшись. Без единой жертвы, без утрат. Мы просто… победили.

Оставшихся было около тридцати. Один из них, судя по всему, достаточно старый, чтобы вскоре стать древним, но пока до этого уровня силы не доросший, выступил вперед и обратился к Гектору.

— Ты знаешь, я глубоко уважаю тебя и твой клан. И если ты говоришь, что мы зря побеспокоили твоих… друзей, я прошу прощения, но… О какой катастрофе ты говоришь? Чего боишься? Если новой власти, которая нестабильна после смерти Альрика, то я могу гарантировать…

— Слепцы! — резко перебил Гектор. — Не видите дальше собственного носа. Тешитесь амбициями, когда баланс кена в городе нарушен. Разве ты не чувствуешь? Разве не понимаешь, что происходит?

Пристыженных охотников редко доводится видеть, потому я наслаждалась. Тяжесть резко прошла, в голове царил покой и умиротворение, страха оказаться под властью Гектора не было. Был триумф. Радость необъяснимая, почти детская, что мы победили. И более взрослая — оттого, что никто из близких не погиб. Усталость еще и небольшая сонливость, которую, благодаря стылому ветру, контролировать удавалось успешно.

— Что грядет, Гектор? — тихо спросил охотник, и на небольшой площадке, заполненной людьми, воцарилось минутное молчание. Лишь снег шелестел, бился в окна, сыпал за шиворот наспех накинутых курток. И ветер — могу поклясться, выл диким волком, и мне подумалось, что это плохой знак.

— Первые, — мрачно ответил ясновидец, и голос его потонул в гуле разбушевавшейся метели. Впрочем, я была уверена — охотник услышал. Его лицо меняло маски: недоверие, подозрительность, страх.

А потом мир качнулся, потерял резкость, меня сорвало с места, и, кажется, кто-то в последний миг успел меня удержать. Или нет? Важно ли?

Картинки проносились перед глазами диафильмом — выдернутые мгновения будущего, которые мне, как пророчице, суждено было увидеть. Я поняла две вещи, которые положат конец всему этому кошмару.

Первая — Хаука можно убить. Ритуальный нож — с виду простенький, но насквозь пропитанный древностью, хранящий отпечатки кена многих хищных, ясновидцев и охотников, созданный самим Арендрейтом, ведь именно его знак украшал костяную рукоять. Лив, сжимающая в хрупкой руке эту самую рукоять. Лезвие в крови.

Хотелось смеяться и плакать одновременно. Смеяться — оттого, что будущее больше не выглядело безнадежным. А плакать — потому что будущего для меня не существовало.

Я хохотала, как сумасшедшая, глотая слезы, сжимая кулаки и впиваясь ногтями в ладони, стараясь ощутить боль, ведь боль — это жизнь. Я дышу, вижу, слышу, касаюсь холодного, липкого снега. Я жива. Жива!

Жива ведь?

Кто-то гладил меня по голове, вокруг гомонили люди, пытаясь выяснить, все ли со мной в порядке.

Я не знала сама.

Потому что вторая вещь, которую я увидела, была фатальной. Необъяснимой. Нереальной и глупой, потому что так не бывает, не должно быть…

Люди, пусть и пророки хищных, не должны знать такого. Потому что как же теперь жить? Как верить? Как принять будущее, когда знаешь страшную правду?

Принять свою смерть…

Темно.

Глаза закрыты, но я все равно чувствую темноту, ощущаю, как она липнет к коже. Пачкается.

Горло болит от криков, и при выдохе из него вырываются хрипы. Тело онемело от судорог, и теперь кончики пальцев неприятно покалывает. Сами пальцы, как и остальные части тела расслаблены. Сил нет ни на что.

Холод осторожно касается лица, лаская его медленно падающими снежинками. Изредка виска касаются губы — так же невесомо, едва ощутимо, но в отличие от снега, они дарят тепло. Воздух сладок… Свежо — не то, что в доме, где стены съезжаются, и потолок готов раздавить в любую секунду. Помню, внутри я тут же начала задыхаться, и Эрик вынес меня на улицу, спрятал в укромном уголке сада скади.