Он не касался. Молчал. И смотрел по-другому, полузатравленно, полузло. В темноте черты лица стали нечеткими, и лишь глаза горели жадно, безумно даже.

— Прости, — выдавила из себя последнее стоящее — то, что хотела сказать давно.

— Глупая пророчица, — прошептал он мне на ухо. — У меня бы получилось. Я бы смог.

Наверное, смог бы. И я забыла бы, затерла желание помочь Эрику, освободить. Поддалась бы слабости быть просто счастливой. Здесь и сейчас. А потом однажды, глядя в глаза Алану, поняла бы, что совершила ошибку. Сорвалась. И, сорвавшись, разрушила бы все, что построила.

Поэтому все так, как есть.

Как на…

По лесу я шла долго — всю ночь, а может, больше. Небо было таким темным, а листва такой густой, что это не оставляло даже надежды на свет.

Тропа, правда, вела. Извивалась змеей, уводила то в одну сторону, то в другую. Мне казалось, ей нет конца, и лес этот бесконечен. Чем дальше я шла, тем мрачнее он становился.

Иногда я позволяла себе отдохнуть. Садилась прямо на землю, опиралась спиной о шершавую кору девевьев, гладила пушистый мох и пыталась вспомнить, куда иду. Откуда. Зачем…

Память коварно отмалчивалась, образы ускользали, прятались в листве и кустах полупрозрачные тени. Тихо было. Неестественно тихо. Ни птичьих трелей, ни хруста веток, ни жужжания насекомых — вокруг лишь молчаливый лес и низкое небо, затянутое полотнищами серых туч.

Потому, когда я, наконец, вышла на пустынный пляж, и ноги утонули в прохладном песке, не верилось, что лес кончился, и я вижу озеро. Вода накрыла темной гладью землю, разлилась на много километров, замыкаясь горизонтом. Плечи обдало холодом, но ветра не было — буря притаилась на дне темного озера, запуталась в ветвях деревьев, сомкнувшихся позади меня, залегла на песке.

Буря ждала.

Я ступала осторожно, боясь потревожить ее — мстительную и злую.

Я шла к хижине неподалеку, что почти по окна погрузла в песке. Вокруг нее разрослась осока, старые ставни были распахнуты, и из хижины на меня смотрела чистая мгла.

Когда я была примерно в двадцати шагах от цели, громыхнуло. Сорвался ветер, взметая в воздух белый песок. По гладкой поверхности воды пошла крупная рябь. Небо вспороли острые копья молний, и из небесных ран хлынула ледяная вода.

Я побежала. Упругая осока хлестала по коленям, струились по шее холодные струи. Одежда противно облепила тело, мешала двигаться.

Шаг. Еще один. Рука хватается за хлипкую ручку двери, дергает. Несколько ступеней вниз, крутой поворот. Внутри темно. Влажно. Воняяет прелостью и гнилью, из-под ног бросаются врассыпную серые спины крыс.

Я достигла цели, но зачем шла к ней?

— Не нужно было приходить.

Голос из темноты глух и безэмоционален. От него несет бесысходностью, тоской и сыростью, и мне кажется, именно из-за него — из-за обладателя этого тусклого голоса — тут так неуютно.

— Тебе здесь не рады.

Опасно трещат над головой ненадежные балки перекрытий, и по телу ползет дрожь зарождающегося страха. Подстегивая его, неистово стучат распахнутые ставни, ветер врывается внутрь, вымораживает тело.

Вспомни, зачем ты здесь!

Обладатель жуткого голоса приближается. Я слышу, как хрустит стекло под подошвами его ботинок, как скрипят старые доски пола. И вот он подходит ко мне — высокий, страшный. Длинные волосы спутались, облепили плечи светлой сетью. Сумасшедшие глаза сверкают безумием.

Вспомни, зачем ты здесь, сейчас же!

— Я промокла и замерзла. За дверью непогода. Гроза. Я пережду здесь и уйду. Пожалуйста…

— Нет.

— Но…

— Нет. Уходи.

«Уходи… Я не готов тебя слушать».

Память выбрасывает на берег гальку образов прошлого и отступает волной. Но мне большего и не нужно. Достаточно и этого.