смотрел на меня. — Тебе не жаль.

Он отодвинул меня от двери и вышел, оставляя в пустынной тишине гостиной легкий шлейф разочарования. Отголоски его шагов звенели в застывшем моменте последней фразы, брошенной, как нож.

Ножи не ранят мертвых.

Наверное, это прозвучит странно, но у меня не было надежнее причала, чем этот дом. Всякий раз, когда было больно или плохо, или некуда было идти, он принимал меня — беглянку, отступницу, сумасбродку. Принимал и прощал.

Теперь тоже принял.

Послушно приминался под ногами высокий ворс ковров. Лили мягкий свет настенные лампы. Тепло было. Уютно. Я трогала стены, касалась лакированых перил и вспоминала, как впервые попала сюда. Как меня ослепила роскошь, как угнетала классическая обстановка и бордовые тона. Я казалась себе здесь маленькой, незначительной. Не то, что теперь.

Теперь дом меня ждал. Принимал, как желанную гостью. Возможно, хотел сделать хозяйкой. И каждая комната гостеприимно распахивала двери, приглашала войти, остаться…

Моя спальня меня ждала больше остальных комнат. Аккуратно застеленная кровать, небрежно брошенные на покрывало подушки. Комод, уставленный фотографиями. Совята. Все еще тут — неизменно. Приоткрытая дверь балкона…

— Привет.

Глеб вошел неслышно. Или я настолько задумалась, погрузилась в знакомую атмосферу, что не услышала, как открылась дверь.

— В гости?

— Хочу открыть тебе тайну, — сказала я и усадила его на кровать. — О моем отце…

Рассказ о том, как появляются на свет сольвейги, Глеб выслушал спокойно. И выводы сделал сам, без посторонней помощи.

— Если вдруг… моего ребенка заберут?

— Нет, если ты не захочешь отдавать. Во всяком случае, я не знаю примеров, чтобы сольвейгов забирали насильно. Но ты должен понимать, что…

— Твоя история показательна, да. Но я бы все равно не отдал.

— Тебе решать, — кивнула я. — Но Дэн не Барт, он никогда не прятался и принимает этот мир таким, как есть. Думаю, он тебе поможет, если вдруг.

— Для этого у меня есть ты.

Я опустила глаза и поняла: разговор будет долгим.

Так и вышло.

Глеб понял не сразу. Сидел и смотрел на меня, будто старался выявить ложь, ждал, что я рассмеюсь и скажу, что пошутила. А потом выдохнул — громко, надрывно даже.

— Осуждаешь? — тихо спросила я.

— Нет. Просто… ты была всегда, была рядом, пусть иногда мы не виделись, но… умереть?

— Влад спросил о том же, — усмехнулась я.

— И он, черт возьми, прав!

— Эрик там один. Один, понимаешь? И ему не выбраться оттуда никогда.

— А с чего ты взяла, что поможешь ему выбраться? Откуда знаешь, что у тебя получится?

— Я не знаю. Но даже если не получится, ему не придется сидеть там в одиночестве, изводя себя внутренними демонами. Я буду рядом. Я спасу его.

— Иногда нужно перестать всех спасать, Полевая, — мрачно подытожил Глеб. — И жить, наконец, для себя.

— Эрик — не все.

Он вздохнул. Замолчал, и мне казалось, он подбирает слова, но Глеб так ничего и не сказал. Мы сидели с ним, держась за руки, почти до заката. Он о чем-то думал, а я отпечатывала в памяти драгоценные мгновения, проведенные с другом. Потом, когда уйду, я вытащу их на свет, и Глеб останется со мной навсегда.

Люди мало ценят время. Тратят его на ненужное — глупые обиды, бесполезные дела, мелкие ссоры и зависть. Не понимая, что важнее всего не это, а ощущение единства и принадлежности чему-то большому. Семье. Племени. Миру.

Этот мир, несмотря на сложность и многогранность, невообразимо прекрасен. Жаль, что я поняла это только сейчас — когда настало время его покинуть. А может, так и должно быть?

— Иди, — сказал Глеб, наконец, выпуская мою руку. — У тебя не так много времени осталось, и это время мне не принадлежит. Не хочу красть его. — Он посмотрел на меня еще раз, но теперь раздражения больше не было. Тоска, наверное, или что-то иное, напоминающее тоску. Но Глеб сильный,