— Франки? Это ты? Ты не умер?
— Нет, пока еще нет… Тебе и на этот раз не удалось…
— Ты ничего себе не сломал?
— Сломал. Лодыжку, наверно…
— Но… уф… — я с трудом складывала этот пазл, — но… а ты… не был в коме?
— Нет.
— А что же это тогда с тобой было?
— Я спал.
Ничего себе хам… И какого черта я так за него волновалась?
Ничего себе хам…
Ничего себе хам!
Мсье, видите ли, спал…
Мсье изволили отдыхать…
Мсье похрапывал под звездным небом…
Мсье преспокойнейше дремал в объятьях этой шлюшки Морфея, пока я тут упивалась своими страданиями…
Мсье был не на высоте.
Мсье меня разочаровывал.
Как я испугалась, когда он притворился, что потерял сознание… Как всю ночь надрывалась, расписывая, какие же мы с ним хорошие… И сколько же всякого дерьма мне пришлось переворошить, чтобы мы выглядели достойно… И сколько усилий было потрачено на то, чтобы все это еще и отсортировать втихомолку, потому что мне очень хотелось, чтобы мы вызывали уважение, а не жалость.
Да уж, вся эта кропотливая игра в бирюльки с моими чудесными детскими воспоминаниями: вытянуть только нужные, не притрагиваясь к остальным, которые годны лишь на то, чтобы загнать меня еще глубже в мою кромешную тьму.
Сколько труда усердной мастерицы, делающей из говна конфетку…
Сколько мужества…
Сколько нежности…
Сколько любви…
И как же мне было холодно… И одиноко… И грустно… И как же я старалась, из кожи вон лезла, чтобы добиться расположения мертвой… и еще… ко всему прочему, это его обращение в службу скорой сексуальной помощи с творческим уклоном…
Черт, я была в ярости…
Что ж, ладно…
— А откуда здесь взялся Ослик? — спросила я.
— Понятия не имею. Он уже был здесь, когда я проснулся…
— Но как он сюда спустился?
— Вон по той узкой тропке…
— Но… уф… как он нас нашел?
— Не спрашивай меня… Еще один осел, которому хватает глупости тобою дорожить…
— …
— Ты дуешься?
— Ну да, я дуюсь, черт тебя побери! Представь себе, я страшно переволновалась! Я всю ночь не сомкнула глаз…
— Оно и видно…
Ох, ну надо же, какое поганое у меня настроение, шел бы он от меня куда подальше со своим кофе.
— Ты сердишься на меня? — спросил этот лицемер с поджатыми губками, хренов чинильщик семейных бирюлек.
— …
— Настолько сильно?
