где попало, а девка исчезла. Обошел прибрежье, позвал в березняке — ничего. Пошли старшие, прочесали всю округу — пусто. Когда глядь: Борко, пес их, гребет землю под горою. Схватились за лопаты, разгребли камни — что-то мягкое. Тело, спаси Господи…
Я поднял тряпку. Девица совсем молоденькая. Кожа на удивление свежая, значит, смерть настигла ее не внезапно. На макушке ссадина, ключицы тоже побиты. Грудная клетка отечная. Бедняжка еще дышала какое-то время под землей. Я попросил принести из реки воды и промыл лицо, пригожее, как у херувима. Широко раскрытые, словно от удивления, глаза. Но что это: глазные яблоки мутные, а веки обожженные. Мертвецам не заглядывают в глаза. А зря… Я пристально стал осматривать тело и, наконец, нашел то, что искал. На ноге выше икры был лилово-бурый отпечаток, похожий на папоротник. Знак молнии.
В конце концов я оставил труп и по пригорку выбрался на скалу, которую вплотную подпирало дерево. С его вершины по всему стволу сбегала трещина. А под ногами зиял обрыв… Все неведомое встало на свои места. Молния ударила в осокорь, под которым пряталась девица, притом скользнула по скале, оторвав огромную глинистую глыбу. Она и накрыла несчастную. Та была еще жива, но под завалом задохнулась. Впрочем, она скончалась бы и без этого. Так, видать, ей на небесах было написано.
Люди не только не смотрят мертвым в глаза, они и собственные глаза редко поднимают вверх. Разве что когда сверкает и гремит. Насмотрелся я при жизни молний, наслушался громов. И давно перестал их бояться.
Вдали от толпища, из-за куста боярышника, наблюдал за сутолокой одинокий растерянный глаз. Я узнал лотроша [134] Циля по торчащим патлам и охапке кольев на плече. Что он здесь потерял? Может, все-таки что-то действительно потерял. Может, глаз… В том кровавом месиве, которое я разгребал возле сего моста в позапрошлом году, не было времени заглядывать в глаза. Да еще и в выбитые. Мог быть среди несчастных и этот. Как он, не мигая, смотрит в мою сторону! Может, узнал во мне того, кто следит за ним. А может, сам следит за мной…
Я сошел вниз и посоветовал бурмистру отпустить людей — больше они ничего не откопают. И уведомил его о сути происшествия. Тот вздрогнул от неожиданности.
«А как же быть с предположением следователя Холоши? След крови на причинном месте…»
«Передайте тому пану, что у женщин раз в месяц такое случается. А что касается нижнего белья, то бедные русинки его не носят. Даже на праздники. Кстати, поздравляю вас с праздником…»
Народ неохотно расходился. Чужая смерть властно притягивает живых. Биров пошел за бричкой пешком со мной. Я спросил его о жене. «Все равно убивается, — сказал он, — но хорошо, хоть при уме». Я поменил[135] сделать для нее еще одно лекарство. Господин отправит за ним прислугу. Спросил, чем еще может быть полезен мне.
«В темнице Замчища сидит молодой рыбарь, которого посадили за вашу дочку. Я бы хотел с ним поговорить».
«Хорошо, я попрошу разрешения от коменданта. А ты что-то узнал?»
«Ненцио куид сит», — ответил я, забывшись, по-латыни.
«Что?»
«Не ведаю, до чего дошел. Знаю только, что оно где-то близко, очень близко…»
Далее мы шли молча. Был он чем-то угнетен, не в своей тарелке. В глазах — две раны. Наконец, на повороте в Кендерешив, обрел он речь:
«Вчера ходил на кладбище. Чтобы попросить помощи у моей покойной матушки. Эмешка ее очень любила, а бабка любила внучку… Так вот, в ее склепе с гробовой плиты упал ангел. Отломилось каменное крыло… А личико… личико тому ангелу каменщик тесал с моей дочери. Что может означать сей знак, Мафтей?»
«Не знаю. Я не разбираюсь в знаках мертвых. Мне бы разобраться с живыми».
«Ты презираешь мертвых, человече?»
«Я уважаю смерть. Человечество состоит большей частью из мертвых, чем из живых. Но я не муха, чтобы идти за мертвецами».
