Иудей Абсалом ходил на коленях, вместо обуви имел торбочки, набитые соломой. Так весь мир обошел. Уверял, что является потомком Вечного Жида и должен его покаяние донести до конца. Была у него одна печаль: исследовать, куда улетает время. И уже был в шаге от открытия. Утверждал, что единственный способ замедлить время — путешествия. В пеших походах время течет медленнее. А кедь движешься на коленях, то еще медленнее…
Смуглый дидора, пришедший из краев Великого Могола, ходил с клювастой пестрой птицей, котрая перекривляла человеческую беседу. Старик сидел на Гнилом мосту и вертел на железном колу высушенную дыню, на которой был разрисован весь мир. Кто-то тыкал перстом, и дед рассказывал, что происходит в той земле. А клювастая птица хриплым голосом перебивала его. Компания громко хохотала. Чай только я слушал могола, а не глупое потя…
В людском водовороте много было всяких молящихся, краснобаев и целителей. Один говорил только псалмами, другой начетчик вонял, как дикий кабан, — боялся смыть с себя святую воду, которой его крестили. Кто-то гадал на откушенном яблоке, кто-то на пепле, на куриных потрохах или клочке шерсти. Валашский цыган приводил медведя, и тот топтал больным поясницы и крестцы, и сам при этом кряхтел, как больной. Турок в червленой шапочке лечил табаком: вставлял в зад больному трубку и пускал в нее дым. Другие лекарства были привычнее — белая глина, черная свечка, моча, толченый камень, семя мертвеца, змеиный панцирь, сушеная пуповина, молоко из лягушачьей сиськи, чертово яйцо без желтка…
Под липой в пыли сидел старик в остроконечной шапке и продавал арканум — философский камень. Покупателей на него не было, и каждый вечер старец торжественно шел к реке и швырял арканум в воду. Что это значит, спрашивали новые пришельцы. «Это означает, что в мудрости не видно дна», — важно изрекал тот. На другой день у него был для продажи новый камешек.
Бледной тенью ходил в водоворотах толпы жрец Зорба. Говорил, что солнце забыло его лицо. Говорил тихо, словно боялся разбудить землю, называл себя «чтецом небесных глаголов». Мукачево считал землей обетованной. Благословен тот, кто родился и умер здесь. Почему, спрашивали его. Ибо нигде столько лампад не зажигают ангелы Господу. (Возможно, звезды имел в виду пилигрим.) Каждая улица здесь начинается родником, заканчивается горой, а посредине освящена храмом. «Я, малый, намеренно обошел все улицы — так оно и было. Еще тот челядин предсказывал, что придет время и этот город наречется новым Иерусалимом. «Когда свершится сие предсказание?» — спрашивали люди. «Когда десять праведников перейдут по сему мосту». — «А сколько их уже вытерло об него стопы?» — «Восемь. Один и днесь каждый день переходит по нему. И пока так будет, до тех пор будет стоять город, а Мукачево будет иметь источник благодати». — «Правду говоришь?» — «Сие так же верно, как то, что локоть имеет шесть ладоней и две с половиной пяди», — подтверждал безликий Зорба.
Я рассказывал про них Аввакуму.
«Языками воздух чешут, — отмахнулся пещерник. — Знают, пройды, что словом можно взять за руку и повести за собой. Вот и имеешь упражнения на духовную выдержку: nihil admirari — ничему не удивляться».
А я и дальше жадно слушал тех бродников и глашатаев, просеивая их слова на чистые деньги и на фальшь. Святое и грешное, чудесное и обыденное, возвышенное и низменное колобродило, причудливо переплетаясь, в пестрых рядах Зеленякового торжка.
Ничему не удивляться… Легко сказать, сидя в тесной копанке с тусклом фитильком. А здесь перед глазами такое мелькает, и уши встопорщенные, как у зайца, — не упустить бы чего.
Собачкой бегал я за Хором — костлявым человеком в женском платке, спадавшем на голые плечи. На левом предплечье имел выжженную змею урея, и это плечо было теплее другого. А лицо сухое и смятое, как прошлогодний лист, и таким же был голос. Хор прибыл по подземной реке из Города Белой Стены. Оттуда, где родился в хлеве небесный человек Агни, и солома и дерево вспыхнули от его прикосновения. Относительно хлева я соглашался, но почему у бога такое странное имя. Потому что у Бога девяносто девять имен, объяснял Хор, и все они высечены в гробнице на скале в пустынной горячей земле, через которую протекает большая река, несущая синий ил. В Городе Белой Стены бытует второй мир, возвышающийся над жизнью и смертью. Там живут молодые люди, которые возводят из каменных плит храмы и четырехгранные гробницы.
Они знают, как размягчить камень и сверлят его медными сверлами. Плиты, по которым они ходят, сами поднимаются и складываются в толстые хижины. Там не воруют и не убивают. Охотятся с дикими кошками на гусей. А с прирученными обезьянами собирают корень мандрагоры, которым истребляют врагов. Черные кошки ночью сторожат их дворцы. Там мертвецов закапывают в сухой песок, и плоть остается целой вовеки. Лекари перемалывают те мощи и дают женам от бесплодия. Или подсыпают в борозды — и хлеб родит обильно. На дрожжах перезревших тел… Там не плачут по
