А потом он спустился пониже, встал на колени и стал целовать ее облаченное в двойную броню тело.

От ложбинки между грудями…

До стыдливого пупка…

И еще ниже.

Словно издалека, он слышал себя, бормотавшего на гаэльском наречии. Слова текли ручьем, их было не остановить. Слова, которые он не говорил ни одной другой женщине.

– Мэдди, любимая. Мое сердце. Моя жена.

Кажется, она и впрямь его околдовала, и он сошел с ума.

Что она с ним делает?

Логан наклонился и поцеловал ее там, где под двойным слоем ткани угадывался темный треугольник.

Мэдди вздрогнула и брыкнулась, стукнув его коленом по голове.

Тихо застонав от боли, Логан скатился на бок, схватившись руками за голову.

Он хотел знать, что она с ним делает? Так вот, теперь он знает.

Она его убивает.

– Что, – пробормотала Мэдди, обеими руками вцепившись в одеяло. – Что ты… Зачем вы сделали это?

Действительно, зачем.

– Затем, что у людей воображение чуть богаче, чем у крабов, сердце мое. Существует множество способов получить удовольствие.

Мэдди молчала довольно долго, а потом спросила:

– А сколько именно?

Логан лег на бок к ней лицом.

– У меня есть предложение, – сказал он, лениво проводя пальцем по ее ключице. – Я буду показывать, а ты – считать.

На этот раз молчание затянулось. Логан решил было, что она вообще не откроет рот.

– Может, в другой раз, – сказала она. – Спасибо за предложение. – И отвернулась от него.

Вот, значит, как. Желание пульсировало в крови. Слишком сильное, слишком необузданное, чтобы Логан мог доверять себе.

Итак, ему предстояла еще одна беспокойная ночь на холодном полу.

Мэдди не могла заснуть. Прошлой ночью виски и переизбыток эмоций сделали свое дело. Сегодня тело ее переполняли нерастраченная энергия и неудовлетворенное желание. Стоило ей закрыть глаза, как она представляла его губы…

Там.

Был момент – одно жаркое мгновение, когда Мэдди было по-настоящему приятно это прикосновение. Приятно – слишком слабое слово. И отголосок этого мгновения еще жил в ее теле, она чувствовала сладостное тепло, растекающееся по ступням и внизу живота.

А как Маккензи отнесся к тому, чтобы женщина прикоснулась к нему губами?

Там?

Он говорил, что у людей больше воображения, чем у крабов. Почему же тогда она, Мэдди, до сих пор считавшая себя обладательницей слишком богатого воображения, не может даже в мыслях переступить черту?

Разумеется, она бы смогла подстегнуть свое воображение, если бы имела визуальный опыт. Если бы смогла увидеть его всего во плоти.

Мэдди перевернулась на другой бок и подвинулась к краю кровати. Когда она приподнялась на локте, чтобы посмотреть на спящего на полу Маккензи, кровать скрипнула. Мэдди в страхе замерла. Но он продолжал дышать глубоко и ровно, и она осмелела.

Тусклый свет догоравших угольков освещал его.

Маккензи лежал на спине, без рубашки, и тонкий плед лишь частично прикрывал его тело. Он лежал к ней спиной, и спина эта, казалось, была отлита из бронзы. Разве что бронзовые статуи не шевелятся, а его спина, кажется, вздрагивала?

Вначале ей показалось, что это просто игра света. Затем ей пришла в голову ужасная мысль, что он проснулся и смеется над ней. Но вскоре до нее дошло, что происходит.

Он дрожал как в лихорадке.

– Логан, – прошептала Мэдди.

Ответа не последовало.

Она тихо спустила ноги на пол и на цыпочках подошла к нему и присела рядом.

– Логан?

Не дождавшись ответа, Мэдди осторожно коснулась его плеча. Жара у него не было. Наоборот, кожа была холодна как лед. Маккензи бился в