– Правда? – кокетливо поинтересовалась Майя. Таммуз сразу откликнулся таким взглядом, от которого девицу бросило в дрожь. Потеряв уверенность и смутившись, Майя отвела глаза и начала безотчетно вертеть на пальце кончик узкой каштановой косы.
Таммуз, усмехнувшись про себя, остановился, поймал пальцы Майи и поднес к губам:
– Я не посмел бы вам врать.
Майя вовсе покрылась багряными пятнами, высвободила ладонь и, пробормотав что-то неразборчивое, потупила взор. Таммуз, конечно, ей не противен, но она вряд ли испытывала к нему нечто большее, чем симпатию. Царевна сделала шаг дальше по аллее, но Далхор не торопился и легонько положил руку ей на плечо в останавливающем жесте.
– Если вы позволите, я бы проводил в вашем обществе больше времени, слушая рассказы о правителях древности.
– Вам так… т-так интересна история Адани? – заикаясь и глядя себе в ноги, спросила Майя, просто чтобы сказать хоть что-нибудь.
«Ну что тебе на это ответить?» – внутренний голос прозвучал не то издевательски, не то удрученно.
– И она тоже, – произнес царевич вслух. Майя по-прежнему топталась на месте, бессмысленно шевеля губами. Подавив приступ острого раздражения, Таммуз не нашел ничего лучше, как продолжить прогулку. Похоже, его замысел потребует больше сил и терпения, чем казалось.
Они прошли еще около десяти метров, прежде чем Майя, расхрабрившись, ответила:
– Я бы с радостью, ваше высочество, но не думаю, что моему отцу это понравится.
«А его-то кто будет спрашивать?!» – едва не сорвалось с юношеских губ. Но царевич сдержался: раньше он говорил все, что думал. Теперь поумнел.
– Отчего владыке быть против? – учтиво произнес он. – Мы ведь теперь родственники.
Майя внезапно остановилась посреди аллеи и уставилась на царевича, недоуменно моргая светлыми глазенками.
– И впрямь.
Линетта едва уложила Норана спать, попрощалась с принцессой и принцем и отправилась к себе. Села на кровать и уставилась на противоположную стену пустыми глазами. В годы учения на Ангорате она редко задумывалась над тем, что ей внушали. Но здесь, в Иландаре, убедилась – пути Богини действительно неисповедимы. И единственный человек, который может иметь хоть какие-то о них представления, Нелла, не собиралась делиться знаниями с ней, простой жрицей.
Если храмовница, отправляя Линетту сюда, подразумевала под важной миссией помереть старой девой в заботах о детях Тройда, стоило ли так важничать? Неужели нельзя за ее труды хотя бы позволить ей быть с Гленном. Ведь сколь бы друид ни говорил, что будет ждать, сколько потребуется, вечно он дожидаться не станет: либо возьмет силой, и тогда нет Линетте пути на Ангорат (с ослушницами Нелла строга, как показал пример Шиады), либо отвернется и уйдет своей дорогой.
Прежде в храме ей внушали, что все тропы Праматери равно почетны, включая девственницу Тинар. Ей говорили, что жизнь жрицы не зависит от мужчины. Да что за уродливая карга выдумала эти байки?! Если бы не ее проклятая клятва Тинар, она бы уже… она бы уже…
Линетта грустно улыбнулась: это с ней столица сделала?
Из глубоких дум Линетту вывело непрошеное видение: легка на помине! Нелла настойчиво взывала к ней из недр Ангората с очередным поручением. Закачавшись, жрица обеими руками уперлась в кровать, на которой сидела, чтобы не завалиться вовсе. Из воздуха перед кроватью соткался тонкий мерцающий призрак храмовницы.
И всю ярость как рукой сняло.
Выслушав повеление, Линетта по привычке безропотно согласилась выполнить сказанное. Морок Неллы, благословив, улыбнулся и развеялся, оставив младшую жрицу растирать ладонью неуловимое и угасающее тепло в груди. Кажется, она все же годна для чего-то, кроме пеленок.
Собравшись с мыслями, девушка достала бумагу, быстро написала несколько строк, свернула и подписала. Затем, тихонько притворив дверь детской – уж что-что, а передвигаться совершенно бесшумно жрицы умели, как никто! – вложила послание в ручку спящей новорожденной Инны. Наутро принцесса Виллина подошла к колыбели дочери, где нашла бумагу с подписью «ее высочеству». А вот найти саму Линетту не удалось ни в замке, ни во всем Кольдерте.
Глава 11
Спустя пять дней после свадьбы Халия провожали Джайю. Проводили бы раньше, но Бану двигалась все еще с трудом.
По традиции, орсовские сопроводители будут двигаться с царевной весь путь, но на берег Яса не сойдут: обряд передачи иноземной невесты запрещает ей брать с собой что-либо из своей страны – будь то вещи, одежда или люди. Перед высадкой ее разденут донага, «освятят» соленой морской водой и оденут уже как ясовку.
Последним из семьи к Джайе со слезами подошел Аман. Маленький братец, славный, обаятельный девятилетний мальчик, которого она любила больше всех братьев и сестер. Ему было всего пять, когда царица скончалась, и он мало ее помнил. Зато Джайя была ему мамой, самой настоящей. И теперь отец требовал, чтобы сестрица уехала непонятно куда и к кому. Аман был почти взрослым, и ему не полагалось плакать. Но Джайя видела, как влажнели мальчишечьи глаза. Он попытался их спрятать, обняв сестру и уткнувшись лицом в платье. Это ничего, шепнула царевна тихонечко, главное, чтобы другие
