– Их святая обязанность обеспечивать мою безопасность, независимо от того, увидят они мои ноги, руки или что еще. А если вдруг кто-то из них сойдет с ума и решит искать у меня приключений, – Джайя, вы думаете, я, человек, способный при удаче повалить на лопатки Гора, то есть Змея, не смогу что- нибудь сделать? – Бансабира посмотрела с тем нескрываемым сочувствием, с каким смотрят на маленьких девочек, которые верят, что их всегда будут спасать принцы, или мальчиков, которых хотят стать героями и всех спасти. Без разницы от чего.
Джайя сцепила кулаки и зубы. Губы вытянулись в прямую линию. Уж что-что, а этот факт вообще выходил за рамки всех возможных представлений царевны. Будто, сражаясь со Змеем почти на равных, Бансабира вытирала руку, запачканную в болотной грязи, тине и испражнениях, об ее драгоценный наряд с фамильными камнями Далхоров, украшенный в горловине крестом.
В борт хорошо ударило, и судно тряхануло. Поднимающийся ветер проглотил готовые сорваться с уст царевны оскорбления или угрозы, смыл волной страха и опять подкрадывающейся тошноты. Царевна, даже несмотря на то что сидела, начала шарить руками, ища опору. Перед глазами поплыло, и Джайя бросила все усилия, чтобы взглядом сосредоточиться на чем-то одном.
Бансабира быстро поймала равновесие и нацелилась вернуться на верхнюю палубу. Участвовать в терзаниях орсовки не хотелось. Сделав пару шагов, тану обернулась:
– На всякий случай, царевна… – Джайя перевела полный мучения и осуждения взгляд, так, будто это Бану была повинна в качке. – Вы умеете плавать?
Было время, ей бы в голову не пришло спрашивать у людей такие глупости – плавать умеют все! – но приключения в Ласбарне и Орсе доказали неуниверсальность этого навыка.
– Разумеется, нет, – отозвалась Джайя таким тоном, будто Бансабира всерьез спросила, умеет ли та ходить по воде.
Бану чуть заметно дернула плечом и, зашагав к лестнице, ничего не сказала. Стоит признать, высокомерие Гора было не самым скверным проявлением этой черты: когда высокомерие не подкреплено никакими достоинствами, оно превращает своего обладателя в непроходимого нравственного урода.
Бану отослала Лигдама и откинулась на спинку стула в каюте. Непросторной и простой. Сейчас было бы здорово поболтать с Сертом – в отличие от Гистаспа, этот никогда не брал покровительственного тона и всегда по-простому объяснял вещи, над которыми сама Бансабира зачастую часами и неделями ломала голову. Но злоупотреблять доброжелательным к нему отношением и доверием не стоит. Место у штурвала всегда одно, и как бы остальные ни стремились быть ближе к капитану, нельзя давать им ни малейшего повода думать, будто они тоже могут дотронуться до руля.
Тану выдвинула ящик стола, достала ювелирную коробочку, поставила прямо перед собой и открыла. С мягкого бархата одиноким сине-голубым оком на Бансабиру воззрилась филигранной выделки фибула из латуни с чернением, золотыми деталями и огромным овальным лазуритом в центре. Само украшение тоже имело форму эллипса размером с узкую девичью ладонь и было оформлено по краю сложнейшим литьем: четыре конские головы вырастали из основания и глядели в разные стороны света, соединенные промеж собой витиеватыми узорами и увенчанные коронами. А в центре плескалось бездонное озеро полудрагоценного камня – чистого, как слеза, и насыщенного, как величественный стяг Маатхасов.
Никогда ей больше не удастся сделать вид, что ничего не было. Ни наедине с ним, ни наедине с собой.
Не отводя взгляда от фибулы, Бану положила ладонь на грудь. Билось не торопясь, но сильно.
По традиции иноземная раманин не может привезти с собой ничего из старого дома. Поэтому в день прибытия Джайю раздели донага и переодели в ясовское платье, которое Тахивран заведомо отправляла вместе с парламентерами «на случай успеха», обувь, распустили волосы и даже запретили есть и пить. Бансабира, взиравшая на возню служанок царевны в каюте, только недоуменно хлопала ресницами. Лучше бы дурь из головы ей выбили, чем голодом морить.
Дорога от берега до дворца заняла больше часа. Впрочем, и без этого Джайя в конце своего первого и совершенно ужасного путешествия выглядела по-настоящему измочаленной. Поэтому неудивительно, что ей не пришло в голову восхищаться архитектурой Гавани Теней или даже попросту глазеть по сторонам с замиранием сердца. Не удивительным оказалось и приветствие будущей свекрови.
– Почтение!
Невестку встретили оба – раман и раману (кажется, Бану вообще видела его впервые).
– Светлейшие, – отчитался Каамал, шагнув вперед, – мы выполнили поручение и горды представить дочь…
Бану пропускала словеса мимо ушей, разглядывая владыку Яса. Раман Кхазар IV был облачен в дорогущий и шелестящий кафтан и штаны; имел льдистые глаза, свисающую на лицо челку в форме клыка, от которой тяжелая нижняя челюсть выглядела еще внушительнее, и совершенно безучастное ко всему лицо. Они оба сказали Джайе несколько вежливых фраз, та отозвалась, а потом с превеликим удовольствием последовала во дворец, чтобы ее поскорее расположили уже где-нибудь, где можно по-человечески поспать.
Глядя девчонке вслед, Бансабира чуть заметно ухмыльнулась (Серт видел): несмотря на то что палуба осталась далеко позади, Джайю по-прежнему непередаваемо шатало и вело во все стороны.
Шиада приторочила мех с медовой водой к седлу и взобралась на лошадь. День был солнечным и теплым. Грозная и неприветливая обитель Ладомаров уже два дня как осталась позади. Шиада и Ганселер двигались к Гудану дни напролет и вскоре достигли знаменитой на весь Этан ярмарки. Жрице не доводилось бывать здесь прежде. Все оказалось ярко, шумно, пыльно, с громкими шутками и бранью; с едкими запахами табака, вина,
