обмундирование и прочие современные вещи, бронежилеты, шлемы и личное имущество людей вплоть до тех же пистолетов глок. Часть рундуков также занимало корабельное имущество. Барахло, могущее сойти за средневековое, держали открыто – во встроенных настенных шкафчиках, за частью которых опять скрывались очередные тайники.

А вот автоматы и пулеметы, хотя тому имелась возможность, в кубрике не держали, их хранили в артпогребе в четвертом, также жилом, «офицерском» отсеке. Станковые противотанковые гранатометы и крупнокалиберные пулеметы, как основное вооружение корабля, вместе с боекомплектом первой очереди держали в примерно таких же, только устроенных на верхней палубе нычках.

Имея длину около тридцати метров и водоизмещение в двести пятьдесят тонн, судно могло поднять около ста тонн груза и требовало меньше десятка человек команды. Со слов нашего капитана, при столь развитой механизации парусного вооружения, чтобы справиться с судном и основными ему угрозами, было достаточно даже не штатных десяти, а шести офицеров и матросов. Реально на борту находились двадцать два человека постоянного состава команды и контрабордажной группы, двое запершихся в трюме вместе с портальной установкой операторов и трое сопровождающих груз и инфильтрируемых в Хейен шпиков.

По инструкции, операторы не должны были покидать трюм, охраняя аппаратуру до самого переброса. На данном этапе вряд ли что-то больше пугало руководство, чем захват установки нашими иностранными партнерами. При таких ставках, внутри которых мы плавали, нарваться на абордаж чьих-то «тюленей» можно было запросто. Причем повод для захвата не нужно было даже выдумывать. Хранящееся на борту вооружение при желании заинтересованных органов легко бы отнесло нас всех к пиратам. Далее выживших одели бы в оранжевое, и они рано или поздно (и скорее рано, чем поздно) начали доказывать, что не верблюды и на самом деле ненавидят последователей Эдварда Тича. А следствие бы этому откровенно не верило и требовало доказательств.

Чтобы этого избежать, переброс бригантины был запланирован в акватории Японского моря, если позволит погода, то сразу же после потери судна основной частью корабельных и береговых радиолокационных средств. В отличие от «Язона», наблюдение нашего парусника аборигенами Хейена вряд ли бы вызвало нездоровый ажиотаж.

– Приготовиться к перебросу! – Абросимов был великолепен.

По очевидным причинам, сопряжение двух миров требовало подстройки портала. Насколько я понял объяснения сослуживцев, уже видевших порталы вживую, какой-то зазор подстройки аппаратура позволяла. Читай, возможность пробить дырку из любого места Земли в любое место Хейена в далеком будущем присутствовала, но в настоящий момент технические возможности, увы, нас подводили. Сейчас основной задачей операторов установки было не отправить наше корыто на пятидесятиметровую глубину или же не выбросить на такой же высоте над поверхностью воды. Со слов шкипера, аппаратура обеспечивала точность примерно в метр. Несмотря на это, нас всех одели в спасательные жилеты и выгнали на верхнюю палубу. Абросимов подстраховывался.

Переброс прошел как-то неожиданно тускло. Рев и вибрация двигателя в трюме вышли на максимум, вокруг как-то моргнуло, и судно с огромным всплеском и грохотом толкнуло нас в ноги, отчего многие попадали. Мы были в Хейене, легкий ветер и невысокие волны били бригантину в левый борт, над линией горизонта вставало солнце. Сзади кто-то залихватски присвистнул. Облегчение от удачного переброса ощущалось просто физически.

Довольный капитан почесал свой битый сединою ус:

– Отставить радоваться. По местам, осмотреться в помещениях!

Дизель-генератор в трюме заглох, задачи установки были выполнены. После прихода на Монтелигеру она подлежала демонтажу. Дело теперь обстояло только в нас – чтобы мы сумели до острова добраться.

В нашей способности это сделать никто не сомневался. Уже к моменту появления первых пароходов парусники стали очень надежными и мореходными судами. К примеру, приснопамятная «Мария Целеста», имевшая примерно наши размеры и экипаж всего лишь восемь человек, в своем известном рейсе следовала из американского Нью-Йорка аж в итальянскую Геную. При этом опасность рейса оценивалась ее капитаном настолько низко, что он взял в рейс свою жену с двухлетней дочкой. То, что в районе Азор в трюме бригантины произошла серия взрывов паров спирта, которым она была нагружена, что вынудило экипаж спасаться в шлюпке и остаться в ней посреди Атлантики, когда по небрежности не спущенные паруса утащили по ветру брошенное судно, было совершенно другим вопросом. Море ошибки прощает редко.

В наши времена постоянное совершенствование судов и кораблевождения никуда не делось. Скажи Колумбу, что через пятьсот лет Атлантику будут пересекать яхтсмены-одиночки на семиметровых парусных ботах, он бы решил, что собеседник рехнулся.

А между тем известный в узких кругах, благодаря книге «В дрейфе», Стивен Каллахэн этот номер проделал не только на своей шестиметровой яхте, но и на надувном спасательном плоту. В ходе возвращения в Штаты яхта Каллахэна с чем-то в океане столкнулась в шторм, в результате чего мужик очутился на полусотне кило резины посреди Атлантического океана. С подводным ружьем, парой солнечных опреснителей, самодельным сектантом из карандашей, тремя с половиной литрами пресной воды в банках, десятью унциями арахиса, шестнадцатью унциями запеченной фасоли, десятью унциями солонины и десятью унциями подмокшего изюма. Со всем этим добром Каллахэн дрейфовал по океану в течение семидесяти шести дней, поставив абсолютный рекорд одиночного выживания на резиновом плоту и получив второе место в общем зачете. При этом сумел даже выйти на берег со спасшей его рыбацкой лодки, когда его вынесло течением к острову Гваделупа – по божьему юмору, куску земли, лежащему всего лишь в сотне миль от Антигуа, конечной точки