могли рассчитывать, что получат запрошенную связь на следующей неделе, а иногда, в особо сенсационных случаях, даже сегодня. Если же программа шла вяло и рейтинг, на фоне прочих, имела небольшой – ждать запланированного разговора с умершим можно было и месяц, и два, и три.

Конечно, Остужев как изобретатель и создатель самой возможности общаться с загробным миром имел к коммуникативной трубе доступ самый неограниченный и внеочередной. Однако он, человек глубоко порядочный, не хотел злоупотреблять своими возможностями – видя, какие страсти кипят вокруг эфирного времени, в смысле времени связи с мертвецами. Именно оно, а не эфирное время в прежнем понимании – то есть количество минут на экране и их расположение в программной сетке – становилось на телеканале Чуткевича главной валютой. Поэтому, воспитанный в традициях того, что дело – прежде всего, а потом уже – личное, профессор зачастую смирял себя и жертвовал общением с Линочкой ради того, чтобы тот или иной профессионал из телегруппы задал вопрос на небеса, нужный по сценарию.

Как всякий интроверт, профессор не чувствовал той ценности, которую представляет собою общение – что с живыми людьми, что с мертвыми (за исключением Линочки). Ему бы решить какую-то новую научную задачку – вот удовольствие. Он пытался, но ему, к сожалению, пока не удалось организовать, чтобы связь с мертвяками (как их порой фамильярно называли на канале) стала возможной в любое время дня и ночи. А ведь это дало бы возможность выводить духов непосредственно в прямой эфир – прекрасная замануха для зрителя! Но нет, небеса открывались для общения только и исключительно в полночь – воистину не случайно сей час с незапамятных времен наделяли мистическими свойствами! А около двух, иногда в половине третьего ночи (ровно с криками первых петухов), любые разговоры с загробным миром прерывались.

Не сумел профессор решить и другую задачу, поставленную перед ним другом Борисом Аполлинарьевичем: добиться, чтобы духи говорили вслух. Почему, Остужев объяснял Чуткевичу, что-то там заключалось в отсутствии у них речевого аппарата – впрочем, телемагнат плохо понял. Сами обитатели небес прекрасно слышали (и видели) все происходящее на земле. Но вот отвечали на вопросы только и исключительно в письменной форме. Это было чрезвычайно неудобно и неэффектно для телетрансляции, поэтому глава XXX+ пошел на небольшой подлог: в штате канала имелись двое актеров- пародистов. Они переговаривали вслух все то, что адресовали духи из загробного мира в письменной форме. Само существование озвучки на канале было страшной тайной, к которой были допущены только самые посвященные, под строгую подписку о неразглашении, которая грозила чрезвычайными карами. Как Сергей Безруков в конце девяностых, который дублировал всех кукол в одноименной программе – Ельцина, генерала Лебедя, премьера Черномырдина и прочих, – так и современные молодые актеры оттачивали свой талант и вещали голосами – сегодня Людмилы Марковны Гурченко, а завтра Людмилы Георгиевны Зыкиной.

Получалось, что Остужев много времени тратил, чтобы улучшить качество вещания. А сколько сил и нервов требовалось для шифрования переговоров с небесами! Все началось с того, что газета «Молодежные вести», непримиримый конкурент Чуткевича, однажды перехватила разговор с загробным миром – и немедленно выложила на своем сайте за неделю до эфира! Пришлось профессору, по категорическому требованию медиамагната, бросить другие дела и немедленно заняться шифровкой. Слава богу, удалось решить эту проблему, конкуренты больше не беспокоили.

Весь в думах о предстоящем рабочем дне, ученый выбрался из своего «мерса». Шофер захлопнул за ним дверцу, закрыл авто и пошел сопровождать Остужева до кабинета – он также, по заданию Чуткевича, выполнял обязанности телохранителя и по совместительству соглядатая.

У входа на канал, на ступеньках, стояла женщина с безумными глазами. На груди у нее висел написанный враскоряку плакат:

Сегодня она сменила на этом месте столь же сумасшедшего и неприятного полуоборванного мужчину, который пару последних дней также тихо держал транспарант:

При виде выходящего из машины Остужева – видимо, узнала его, – женщина закричала, вздымая кулачок: «Позор! Позор!» Водитель, проходя мимо, тихо бросил: «А ну-ка, смолкни. В полицию захотела?» И та послушно заткнулась.

Остужев с шофером миновали проходную, поздоровались с охраной, и Виктор Гамбизонов (так звали водителя) спросил профессора:

– Не понимаю я, чего Барбос… ой, Борис Аполлинарьевич не разгонит этих клоунов?

– По закону им стоять тут можно, – развел руками профессор. – Одиночный пикет.

– А чего эта баба пишет на своем плакатике: забросайте их камнями? Это чего ж, нас, кто тут работает, забросать? Это ведь подстрекательство, разве нет? Призыв к убийству?

Водитель очень уважал своего пассажира за огромность знаний в самых разных областях и поэтому не упускал ни одного случая поговорить с ним. Вот и сейчас. Они сели в лифт, и он во все глаза смотрел на него, во все уши слушал.

– Замучаешься доказывать их намерения, – улыбнулся Петр Николаевич. – Суд, кассация, пересуд… Что время терять! Да и вообще, это цитата из Библии, как с ней поспоришь?

– Из Библии?! – чрезвычайно удивился шофер.

– «Левит» – это одна из книг Ветхого Завета. Повествует главным образом о законах, которые Бог через Моисея дал евреям.

– Но мы, слава богу, не евреи, – проворчал водитель.