профессора обмирало и леденело. И ретивое, которое воспламенялось было от взглядов, статей, декольте и ножек молодых женщин, немедленно увядало. Поэтому он слыл и фактически был неприступным – что только добавляло ученому очков в рейтинге завидных женихов телеканала и факультета.

Перенести вынужденное воздержание еще не старому профессору помогала упорная умственная работа. Он всячески изучал и совершенствовал свое изобретение и средство связи с иными мирами – благо не знал ни малейшего отказа от Чуткевича в финансировании своих исследований. Телемагнат и сам постоянно требовал (в самой мягкой, впрочем, форме), чтобы контакты с небесами становились более надежными и менее затратными – росли, так сказать, вширь и вглубь.

Вдобавок профессор поставил перед самим собой еще одну жизненную задачу. Он возжелал узнать, кто и почему убил его замечательную Линочку, а также найти и покарать мерзавца. Когда миновало изрядное время (и разрешил добрый ангел-хранитель, психиатр Коняев), Остужев позволил себе понемногу вспоминать о гибели жены. После того как он восстановил в памяти случившееся, он потихоньку взялся за собственное расследование. В этом ему немало помогал Чуткевич. Достаточно было одного его слова, чтобы профессору придавались телевизионные группы. Они вместе с ученым (пребывающим за кадром) опрашивали следователя, занимающегося делом, оперативников, свидетелей. Пока никакого продвижения вперед не было, убийца (или убийцы) оставался не назван и не отыскан, но Петр Николаевич надеялся. Он немало уповал и на то, что когда-нибудь ему удастся уговорить рассказать о том, как все-таки ее убили, покойницу-жену. Пока она хранила по данному вопросу глухое молчание. На все приступы оставшегося на земле супруга отвечала по- разному, но одинаково односложно и отрицательно: «Ничего не видела». «Не помню». «Не могу говорить». «У нас не принято о подобном распространяться».

Да, постоянный контакт с Линой профессор поддерживал. Когда прошел первый восторг встречи и нового обладания, постепенно выяснилось, что говорить супругам, насильственно разлученным Смертью, в общем-то не о чем. О том, где она находилась и как протекает ее нынешнее существование, умершая Остужева распространяться отказывалась категорически. В противовес, все, что происходило в жизни бывшего благоверного, она и без того знала – рассказывать ему не требовалось. Оставалось лишь спрашивать ее совета по тому или иному поводу. То есть Лина продолжала из загробного царства заниматься тем же, чем при жизни: обеспечивать вдовцу, оставшемуся на земле, его карьеру. Она не могла теперь гладить ему рубашки и следить, чтобы он отправлялся на службу в начищенных ботинках. Однако втолковывала ему, как вести себя в новых условиях с коллегами по кафедре и как строить отношения в незнакомом для Петра Николаевича телевизионном мире.

Зачем он вообще связался с Чуткевичем? Почему продал ему свое изобретение и самого себя со всеми потрохами? Почему не оставил свою аппаратуру и свое открытие втайне? Почему не наслаждался общением с Линочкой втихаря, сам, для собственного удовольствия и успокоения?

Об этом профессор часто думал и корил себя. Бывало, проснется в пять утра: пустая холодная постель, грусть, в груди щемит, и мысли самые поганые: «Предал я память Линочки за чечевичную похлебку… Отказался от ежедневного общения с ней ради удобного лимузина с шофером… Поставил свое изобретение на службу самым низменным инстинктам толпы и беспринципному капиталисту Чуткевичу… Какой же я подлец и мерзавец!»

Он делился своими переживаниями с психиатром Коняевым, который за долгие годы стал для него кем-то вроде старшего товарища и духовника, а тот гудел в ответ:

– Все, что вы описываете – ранние пробуждения, боль за грудиной, самоуничижительные мысли, – является очевидными симптомами одной из фаз вашего заболевания, а именно депрессии. Суицидальные мысли в голову приходили?

– Случалось.

– Ну вот видите! – удовлетворенно разводил руками врач и выписывал профессору антидепрессанты.

Профессор принимал их – и веселел, начинал нормально спать, позитивно мыслить и деятельно трудиться.

Для него, конечно, даже важнее Линочки была работа. Как говорил великий советский физик Арцимович, наука – лучший способ удовлетворения собственного любопытства за государственный счет. А Остужев тешил свою неукротимую любознательность за счет Чуткевича, который ни в чем не давал ему отказа (но при этом подталкивал в нужном для себя направлении).

Упорные исследования ученого приносили свои плоды: канал связи с небесами, пусть помаленьку, но становился более надежным. Если раньше общение занимало три, много пять минут, то вскоре оно расширилось до четверти или даже трети часа. Если раньше имелась масса помех, и поэтому высказывания духов оказывались порой весьма маловразумительными, то постепенно профессор добился, чтобы прием стал полностью уверенным. Но имелись ограничения, которые пока не удалось обойти, несмотря на все старания Остужева. Во-первых, оказалось, что канал связи с умершими имеется всего один. Сколько ты ни создай передатчиков, какое количество духов ни пытайся вызывать – говорить всегда может только один-единственный ушедший. Остужев пояснял это Чуткевичу так: «Представь, что есть некая коммуникационная труба, один конец которой здесь, а другой – там. И она существует покуда только в единственном числе, и неизвестно, сможем ли мы когда-нибудь отыскать или создать вторую».

Поэтому, несмотря на все сетования медиамагната, невозможно было пока устроить, чтобы в одной студии записывал, например, интервью с маршалом Жуковым ведущий Мореходов, а в другой, параллельно, Корифейчик пытал Льва Толстого. Нет, требовалось сначала поговорить с Жуковым, распрощаться, а потом уж вызывать Толстого. Разумеется, это обстоятельство порождало на канале страшные интриги, зависть и подсиживания: кому дадут связь, когда ее дадут и на какое количество времени? И если программа и ведущий были в фаворе и на коне, они