Борис Аполлинарьевич понял, что это актриса Аркадия Боголепко, ныне действующая супруга городского головы – да и кому еще быть в подобном положении в его официальной резиденции! Показалось также, что вспархивание и последующее исчезновение юной прелестницы мэр-губернатор воспринял с определенным облегчением.

Боголепко, убегая, с Чуткевичем не поздоровалась, просто прошуршала мимо своим сарафанчиком, а градоначальник не предложил ему сесть. Молча рассматривал с минуту руководителя информационного холдинга, а потом сделал под столом неприметное движение рукой. «Кажется, застегивает ширинку», – непроизвольно подумал Борис Аполлинарьевич. Шалашовин был точно такой, как на своих портретах: с длинным, унылым и ничего не выражающим лицом. «Борется там с эрекцией?» – между делом подумалось Чуткевичу. Наконец, градоначальник с некоторым усилием встал и властно проговорил: «Пройдемся!»

«Вот даже как, – подумалось Чуткевичу. – Стало быть, разговор ожидается столь конфиденциальный, что мэр опасается чужих ушей, в том числе возможной прослушки в собственном доме. Ну и ну».

Едва они ступили на бетонную дорожку, что прихотливо вилась мимо сосен по огромной территории дачи, Шалашовин спросил его совсем о другом, нежели рассчитывал магнат.

– Скажи, – молвил он, для экономии времени не называя собеседника по имени-отчеству и сразу переходя на «ты», – то, что вы там придумали по телику – сеансы связи с мертвяками, – это блеф?

– Ни в коем случае, Вениамин Андреевич! – маяча честным лицом, выдохнул информационный гигант. – Оригинальное изобретение нашего российского ученого запатентовано в тринадцати странах. У меня, точнее, нашего телеканала, эксклюзивные права на использование новинки.

– И что, действует?

– Конечно, Вениамин Андреевич! Вы можете сами убедиться! Приглашаем вас на съемки!

Приглашение градоначальник проигнорировал, испытующе спросил:

– Говоришь, никакой химии, все взаправду? На самом деле с мертвыми говорить можно?

– Никакого мухлежа! – выпалил с честными глазами Чуткевич – хотя определенная доля мухлежа все-таки была, но он посчитал ее сейчас, эту долю (как и всегда считал), несущественной. Во всяком случае, не признаваться же градоначальнику при первом же знакомстве.

– И вы любого, – продолжал мэр, – кого хотите, можете с того света спросить?

– Практически да, Вениамин Андреевич.

– И Нерона скажем? Или Наполеона?

Чуткевич во время движения искоса посматривал на градоначальника – какой эффект производят его слова. Но по выражению последнего ничего понять было невозможно: белое лицо оставалось как маска, лишь двигались на нем, шевелились красные губы.

– С Нероном небольшая заминка, – откровенно выдохнул руководитель телеканала. – К сожалению, чем дальше в глубину веков, тем слабее становится сигнал. Помехи, знаете ли, пока еще не удалось устранить.

– И с кем вы из прошлого связывались? Самым давним?

– Была попытка выйти на контакт с Толстым, Львом Николаевичем. Но удалась она, откровенно говоря, плохо. Очень мало что было понятно. Как на старой, запиленной граммофонной пластинке, знаете ли. Тут до конца пока непонятно: то ли в самом деле связь плохая. А может, не исключен вариант, старик просто плохо понимал, что происходит. Или дурачил нас.

– Толстой, кажется, в тысяча девятьсот десятом году умер? – проявил неожиданную осведомленность Шалашовин. Чуткевич, несмотря на журналистское образование (а может, благодаря ему), подобные подробности помнил плохо. Но тут, как на экзамене по русской литературе, когда превыше всего ценилась уверенность в себе, выпалил:

– Вы абсолютно правы, Вениамин Андреевич, в девятьсот десятом.

Они дошли почти до забора. Дорожка повернула вдоль него, и собеседники направились дальше. Вдруг хозяин города придержал спутника рукой. Глянул с самой близи, спросил – если бы не закостеневшее навсегда лицо мэра, его можно было бы даже назвать лукавым:

– А Ленина, Владимира Ильича, случаем, не вызывали?

И тут медиамагнат понял. Или, во всяком случае, начал понимать.

Ведь скоро выборы. Несмотря на все, что творилось в стране, выборы до сих пор здесь никто не отменял. И побеждать на них функционерам требовалось. И не особенно сильно при этом мошенничать, особенно в столице – то есть мошенство дозволялось не вопиющее, в пределах допустимого. К примеру, десять процентов аккуратненько приписать все-таки разрешалось. А вот двадцать – уже никак. Народное недовольство может быть, волнения. А главное, Великий Канцлер окажется недоволен. И поэтому полетит тогда мэр-губернатор под фанфары, без всяких выборов, в отставку!

Поэтому функционеры народного волеизъявления боялись. Не в той степени, что Великого Канцлера, но все-таки боялись. И страшно опасались на голосовании пролететь. И готовы были, чтобы победить, если не на все, то на очень многое. (На все они были готовы по приказу Великого Канцлера.)

Об этих обстоятельствах очень быстро подумал информационный бизнюк и осознал, что интерес к нему городского головы в данном случае оказался совсем не околомарьяжным (как он ожидал), а, скорее, самовластным. Однако размышлять у него особенно времени не было. Ему был задан конкретный