начинаю понимать, что вода появилась из-за Сгинь-Бомбы. Мне вообще не полагается видеть эту дрянь, ведь она означает, что Сгинь-Бомба – отнюдь не идеальное оружие. Безобразие, которое мы устроили на самом базовом уровне вселенной, не обошлось без последствий.

Тут чья-то рука хватает Карсвилля за плечо, и он падает на спину. Поверхность озера вздымается и пенится: под водой идет настоящая драка.

Бен Карсвилль борется за жизнь. Может, он засранец – да, мне пришлось дать ему в зубы, спасая его людей от газовой атаки, – но не трус (что бы это слово ни значило в настоящем мире). И не легкая добыча. Он рывком поднимается из воды и, рыча, набрасывается на своего противника. Перед нами новый Карсвилль, живой, свирепый и, в общем, довольно грозный. Но вот он уходит под воду, всплывает животом вверх и выглядит испуганным, отчаявшимся и побитым: враг постепенно выкручивает ему локоть. Карсвилль испускает вопль, ныряет под воду и вскакивает, чудом освободившись от захвата. Он бешено скалит зубы и напрочь теряет голову. Его противник отскакивает и наносит удар за ударом – сперва технично, но с каждой секундой все более исступленно. Двое молотят друг друга, хватают, душат, ломают. Кемнер выбрала палача (или это такой же пленный?) с пугающим знанием дела. Ни один из них не может одержать победу. Будет ничья? Или Кемнер обоих посадит на кол? Наконец, они встают в боевую стойку – глаза в глаза, кулак к кулаку, – один хватает второго, швыряет в воду и не дает ему поднять голову.

Так выглядит жизнь Бена Карсвилля, проносясь у него перед глазами. (Впрочем, скорее он думает, откуда у врага такая жесткая куртка и такие сильные руки. А может, как некоторые солдаты во время боя, лихорадочно вспоминает запах коров под дождем или неразгаданное слово из вчерашнего кроссворда.) Хорошо, вот что должно проноситься у него перед глазами.

Он не помнит, как появился на свет. Никто не помнит. Вернее, кое-кто утверждает обратное, и есть даже гипнотизеры, которые помогут вам воскресить в памяти собственные роды, но с тем же успехом вы вспомните службу в римской армии или жизнь в шкуре пришельца из далекой галактики, а заодно узнаете, каково приходилось улиткам в эпоху Ренессанса. Не советую доверять подобным воспоминаниям.

Карсвилль вспоминает мамины оранжевые штаны из тянущегося бархата. Она все время их носила. Он помнит ее крашеные волосы и как его тошнило, когда он брал их в рот. Карсвилль помнит однорукого отца и футбол с воздушным шариком. Шарику требовалось много времени, чтобы попасть хоть куда- нибудь, и игра, по сути, была долгим упражнением на злость и восторг.

Он помнит день, когда детскую площадку застелили особой резиновой плиткой, чтобы играть на ней было безопасно. Всю траву заменили проверенным безопасным покрытием, призванным снизить вероятность переломов и ссадин. Он наблюдал, как большие скучающие дяди таскают туда-сюда рулоны с подложкой и стопки плиток. Они смеялись, иногда прекращали работу и пили чай, и это было ужасно, потому что Бену хотелось на качели. Заодно дяди приделали к качелям ограничители. С тех пор Бену больше не нравилось играть на площадке, потому что там было как дома и совсем не пахло улицей. Площадка стала гладкая и прирученная. Бен думал, что от погоды новое покрытие растрескается, как настил на дядиной веранде, но этого не произошло. Отец сказал, что оно биологически и химически инертно, и Бен спросил его, что такое «нертно». Папа смеялся.

Карсвилль вспоминает поцелуй с Лизой Краски. На вкус она была как сопли – неудивительно, в девять-то лет. От нее остался девчачий привкус, и Бен толком не знал, приятный ли он. Позже Бен поцеловал ее брата, Найэла Краски, и получил за это по шее. Он так и не понял почему. Найэл Краски на вкус был такой же, как Лиза, только без запаха мандариновой гигиенички и соплей. С того дня Ллойд Карсвилль настаивал, чтобы его сын одевался как взрослый, в серые и синие цвета. Бенедикт был одет лучше всех в школе и чувствовал себя изгоем. Впрочем, с годами взрослые вещи стали ему идти, и он уяснил, что в этом есть определенные преимущества. Девчонки – у девчонок были мягкие штучки, которых не было у мальчиков, и Бен осознал, что они ему особенно интересны, – по достоинству оценили его ангельское личико и серьезное, костюмное хладнокровие.

Ему хорошо давались спортивные игры. Он отлично играл в футбол, хоккей, теннис и прочее. Все отмечали, как он привлекателен и безупречно одет. Еще у Бена был горячий нрав: он быстро находил повод для ссоры и быстро заводил друзей. «Грек, ни дать ни взять!» – с некоторым восхищением говаривал его дядя, который по долгу службы много работал с греками. Он торговал оливковым маслом – люди обычно смеялись и шутили про гангстеров. Дядя Фредерик терпеливо объяснял им, что мафия – в Италии, да и вообще, он действительно импортирует оливковое масло. Кому-то ведь надо это делать.

Бен вспоминает, как впервые совратил девушку; не первый секс (конечно, его он тоже помнит – было на удивление скучно), а именно первую победу. Это случилось на его девятнадцатый день рождения. В него по уши влюбилась Габриэль Вассели. Бен по уши влюбился в ее старшую сестру Титу, которой было двадцать шесть. Сестра подвезла Габриэль на вечеринку, и Бен, придерживая дверцу, сосредоточил всю мощь своего шарма на Тите.

– Благодарю, мисс Вассели, – сказал он. – Вы точно не желаете присоединиться?

Тита Вассели подняла глаза, и по тому, как восхищенно они блеснули, как невольно она проглотила слюну, Бен понял: она хочет сказать «да». Бен был редкой птицей, настоящим красавцем. Привлекательные мужчины – обычное дело, да и красивые женщины тоже. Но мужская красота, неукротимая и способная одолеть сопутствующий ей позор, встречается в одном из тысяч. Тита Вассели захотела обладать этим юношей, нежиться, купаться в нем, втереть его в себя. Ну или хотя бы отыметь так, как никто никогда не имел. Она облизнула губы и стала соображать, как это сделать.

Габриэль обвила рукой его талию.

Тита Вассели ненавидела младшую сестренку целых десять минут, а потом пришла в себя и сразу почувствовала некоторое облегчение.

Бен Карсвилль не возражал. Он и так все понял. Даже если они с Титой Вассели больше никогда не встретятся, он будет знать это всю жизнь: ответ