благоговейное «И как мы только выжили, понятия не имею!», а потом голос становится ниже, и Гонзо наверняка говорит о потоке мерзкой фантастической Дряни, пролившейся на нас, и о том, что случилось или не случилось. Жена сквозь окно бросает на меня озабоченный взгляд, и я читаю на ее губах вопрос: «То есть он…» Отворачиваюсь. Нет, черт подери, я не жив-здоров, я в аду!
А может, в этом все дело? Меня не предали – я просто очутился в параллельном мире. Огромная волна энергии и Дряни забросила меня в незнакомое и зловещее царство. Ясное дело, ничего подобного не случилось. Вымок до нитки, и все дела. Я начинаю плакать, потому что больше мне ничего не остается, а через пару минут чувствую на себя взгляд Гонзо, но, когда оборачиваюсь, он уже поднимается наверх, в спальню. Он будет спать в моей кровати – большой, сбитой из грубых местных досок, ошкуренных моими собственными руками. На нашем супружеском ложе. В дверях стоит Ли. Пусть она скажет мне что-нибудь обнадеживающее, и все вернется на свои места! Быть может, это какая-то странная тайная операция, и Ли попросили сыграть роль, потому что Гонзо, спецназовец Гонзо, должен спасти мир от какой-нибудь страшной беды. Я – их тайный козырь. Благодаря мне и этому дикому обману Гонзо останется невредим.
Однако Ли смотрит на меня молча. Хуже того, в ее глазах светится беспредельное сочувствие. Она знает, на что я надеюсь, и не может этого дать, вообще ничего дать не может – кроме жалости. Она подходит, легонько целует меня в щеку и дрожащим голосом шепчет:
– Мне так жаль… В берлоге есть кровать.
С этими словами она входит в дом и поднимается следом за Гонзо.
Я провожу ночь на койке в собственном изменившемся до неузнаваемости доме. Сплю, как назло, хорошо. Утром Ли приносит тосты. От нее пахнет жасмином и Гонзо. До десяти я нахожу себе какое-то занятие, а в десять мы с Гонзо прыгаем в грузовик – надо съездить к Злобному Питу и потом встретится с Салли и Джимом. Все грузовики Агентства должен одобрить и регулярно обслуживать Злобный Пит. Таков наш закон. И я не могу избавиться от ощущения, что Гонзо хочет остаться со мной наедине.
Ли машет нам на прощание.
За ночь я пришел к двум выводам. Во-первых, я не могу ненавидеть двух моих самых любимых людей за то, что они любят друг друга (не вполне правда). Во-вторых, меня куда меньше пугает мысль о разговоре с Гонзо, чем с женой. Да, пусть он будет мучительный, и мы обругаем друг друга, но разговор с Ли вырвет мне сердце и лопнет его, точно капитошку. Поэтому я машу жене, а она машет нам обоим, кусая нижнюю губу. Гонзо увозит нас прочь из рая, в настоящий мир. Испытываю облегчение – худшее из хороших чувств, какие мне доводилось испытывать.
Гараж Пита находится в пограничном городке под названием Баггин. Местечко ковбойское и крутое, но в целом ничего, и для пущего антуража там делают сигары. На улицах день и ночь пахнет табаком, а в западной части города даже есть пивоварня. Ехать до Баггина два дня, но есть и короткий путь, занимающий от силы пару часов: более-менее надежная дорога через Границу. В плане контакта с Дрянью мы с Гонзо пережили худшее, что могло произойти, и Граница нас больше не пугает. Бояться стоит только опасных людей, но мы тоже формально опасные люди. К тому же, если верить прогнозу погоды, Дрянь унесут прочь хорошие ветра. Поэтому на развилке Гонзо без лишних колебаний сворачивает к Границе. На меня он не смотрит – и так знает, что я скажу. Еще он знает, что я пытаюсь сформулировать вопросы, совладать с (ненавистью, ужасом, гневом, истошно вопящими и пожирающими мои кишки демонами боли) чувствами и спокойно, без крика спросить, что случилось, как это принято у людей с добрым сердцем и чистыми помыслами. Потому он несколько удивлен – впрочем, как и я, – когда все это выкипает из меня на скорости пятьдесят миль в час, и я обливаюсь горячим кофе.
Липкая гадость стекает по животу, пропитывая одежду и обжигая кожу. Отвратительное, скверное, гнусное чувство. Совсем как вчера. Ненавижу!
Но, вместо того чтобы заорать от боли, я поворачиваюсь и начинаю бессвязно вопить на Гонзо. Он забрал у меня все, что я любил; хотя он мой друг, есть жертвы, о которых не просят, и как давно это началось? Ли его любит или у меня неожиданно нашелся какой-то страшный сексуальный изъян? Может, я пропустил важный урок в школе Сомса? Заснул на лекции об эрогенности, необходимой для поддержания верных отношений? Или прогулял занятие о дружбе, которая выше любых этических норм? Короче, с какого хрена Гонзо Уильям Любич затеял это о-го-го-го
И лишь когда я произношу последние слова – волшебные слова, – Гонзо обращает на меня внимание. С нездоровым любопытством во взгляде он полуоборачивается ко мне. Я на всякий случай повторяю волшебные слова – вдруг он не понял. И Гонзо морщится. Вне себя от радости, я твержу их снова и снова, наблюдая, как он съеживается и усыхает, точно раскаявшийся лгун. Порядком разбушевавшись, я наконец умолкаю, чтобы глотнуть воздуха. Он спрашивает:
– Пива хочешь?
Удивительно, но ничего более утешительного я в жизни не слышал. Конечно, я хочу пива. Значит, есть какое-то объяснение. Все случившееся – чья-то неудавшаяся шутка или тайная операция, о которой меня не могли предупредить. Это испытание, я/мы его прошли, и сейчас из-за занавеса выйдет живехонький Джордж Копсен и все мне объяснит. Гонзо тянется за пивом – видно, пока мы были дома, он припас бутылочку за сиденьем. Я по-прежнему пытаюсь найти, где спрятался Копсен – уж не в параллельном ли мире? Очередной фокус профессора Дерека? Тут мы действительно попадаем в странное бредовое пространство, потому что в руке Гонзо оказывается не пиво, а приличных размеров ствол. Оружие профессионального убийцы, нацеленное мне в голову.
Вообще-то, не совсем в
