– Меня всегда в тебе это раздражало. Ах, ты красивый, милый, целитель, воскреситель, надежда старушек и опора людская. Знаешь что? На деле ты – дешёвый халтурщик. Кто создаёт Землю за шесть дней? Да это хуже ремонта, сляпанного представителями восточных земель вроде Согдианы или массагетов[8] – на второй день дворцы начинают облезать и разваливаться, лестницы трещат под ногами, а светильники рушатся вместе с кусками потолка. Позорище. Посмотри на свои недоделки: постоянно землетрясения, цунами, торнадо. И всё потому, что ты не уделил рождению Земли хотя бы месяц. Так и в остальном.

– Успокоился?

– Да, спасибо. Стало чуть-чуть полегче.

– Я всегда сомневался, что ты наложил на себя руки. Люди вроде тебя не могут повеситься и не терзаются муками совести… они ж не знают, что это такое. Я и полагал – ты уехал в лупанарий, прогуливать свои тридцать денариев с девочками, а тут прямо голливудская трагедия, тянет на «Оскар»: бегство, убежище, постоянные оглядки за спину. Ну, ты доволен, Искариот? Я свалил на пару тысячелетий, и человеки творили, что душе желалось. Придумали себе мой образ. Прокляли тебя, но во всём следовали твоим заветам. Давай закончим. Всегда приятно пообщаться со старым знакомым. Бывает же так – прошло двадцать веков, а человек абсолютно не изменился. Правда, я не особо и надеялся.

– Теперь ты вроде политрука, Иешуа.

– Ты совершенно прав.

(Звучит раскат грома, белой змеёй обрушивается молния. Далее – ни единого крика, лишь яркое пламя факела, звук падения тела и неприятный запах горелого мяса.)

– (Обращаясь к самому себе и в то же время как бы в пространство.) Вы меня, конечно, сейчас осудите. Скажу традиционно, мои дорогие: не судите, да не судимы будете. Морщиться не надо, копирайт на сие выражение мой, можете хоть лопнуть. Ну, не стану скрывать – мне всегда хотелось это сделать… Небось сами убедились, Искариот же мёртвого достанет до печёнок. Я не был уверен, что получится. Мы находимся неизвестно где, типа разновидности тибетской материи подсознания: я просто иначе не могу объяснить, – однако прошло как по маслу. Видимо, и в подсознании я остаюсь богом. Жаль, тут больше никого нет, чтобы продемонстрировать и мирные способности, а то я прямо палач получаюсь. Извините за такой расклад, но Искариот ужасно нудная личность. Держать себя в нимбе оказалось трудно. Он же постоянно всем недоволен. И благовония, коими меня Магдалина помазала, слишком дорогие[9], и на застолья в гроте Гефсиманском тратим много денег, и всё не слава мне. Дай ему волю, он бы апостолов по билетам в грот пускал… (Осматриваясь вокруг, с некоторым сожалением.) – …да и следует быть откровенным – наша беседа не задалась с самого начала.

(отдельный кабинет ресторана «У дачи», Рублёвское шоссе)

…Он даже не знал, как приступить к разговору. Официанты заставили стол закусками (всё заказано на скорую руку – остро пахнущий овечий сыр, курица на кеци, устрицы на льду – в общем, полный кулинарный бардак) и ненавязчиво исчезли… Однако никто из присутствующих не притрагивался к еде. Аппетит отсутствовал ввиду последних новостей. Старший откашлялся, глядя в пустоту. Его собеседники (женщина и двое мужчин) рассматривали потолок с изображением жирных русалок – похоже, олицетворяющих посетителей после сытного обеда.

– Может, начнём?

Его предложение прозвучало неуверенно и отчасти упаднически. Голос звучал не так, как привыкли остальные присутствующие – жёстко и требовательно, он ослабел и даже дрожал. Всего двух слов хватило, чтобы понять – Старший больше не лидер. Бывшие собратья, словно стервятники, приготовились рвать тело на части.

– Что именно? – хлопнула ресницами женщина – моложавая, но явно за пятьдесят, с аккуратным макияжем, крашенная под блондинку: точь-в-точь учительница старших классов. – Ты нас позвал, тебе и карты в руки. Помнится, ведь предупреждали, и неоднократно – он появится. Грядёт. Или типа того. Ноль внимания, фунт презрения. И как следствие, ничего хорошего не вышло. Нам пора бежать поодиночке, исчезнуть. Я не понимаю, чего тут сидеть и обсуждать!

Седовласый худощавый старец в костюме в клеточку (стиль, обожаемый уроженцами Великобритании) и сидящий рядом с ним лоснящийся толстяк лет шестидесяти, намеренно одетый под «подростка» – в бейсболке, сдвинутой на левое ухо, рваных джинсах со свисающими нитками и в странной аляповатой рубашке с вышитым динозавром, – явно колебались, выступать ли против Старшего открыто. Оба предпочли ждать, чем закончится перепалка.

Старший прикоснулся к бокалу с рубиновой жидкостью.

Пальцы сомкнулись вокруг стеклянной ножки. Он попросту старался выиграть время. Во рту пересохло. Голова начала кружиться, лица друзей расплылись розовыми пятнами.

– Именно это я и хочу сказать. – В тоне так сильно прорезался металл, что все трое собеседников вздрогнули. – Мы имеем дело с опасным противником, уничтожающим нас на расстоянии. Каюсь, я считал, он никогда не придёт. А теперь признайтесь честно: разве вы свято уверовали в постулаты, написанные