– Не трогай, – взмолилась Присцилла, когда я протянул руку.

Я не послушался и поднял палец за кончик. Сморщенный, с пятнами на коже, палец принадлежал белому мужчине. Срезан ровно, по средней фаланге. Еще не закоченел – значит, был отсечен утром, может быть, даже в середине дня.

На блюдце лежала еще и записка, которую почти невозможно было прочитать из-за того, что бумага пропиталась кровью. Мне пришлось поднять записку и на просвет разобрать слова. Когда я вернул ее в коробку, она распалась на части.

– Что там? – поинтересовалась Присцилла.

– «Угадай, чей, Ал, мой мальчик».

Я слегка сжал палец в ладони. Хитрые гребаные ублюдки. Мне казалось, что уже ничто не потянет меня назад. Но, как и предсказывал Билл, я ошибался. Мои мучители знали, за какие ниточки дернуть.

– Что это значит? – проговорила Присцилла.

Я покачал головой и соврал:

– Не знаю.

– Как ты думаешь, кому принадлежал палец?

Не получив ответа, Присцилла ущипнула меня и настойчиво и раздраженно произнесла:

– Кому?

Я раскрыл ладонь. На ней алела кровь. Палец мог принадлежать кому угодно. Но я не сомневался. Я поставил его на стол и тоскливо сказал:

– Биллу.

«Угадай, чей, Ал, мой мальчик».

Проницательность убийцы меня озадачила. Откуда он мог знать, как обращался ко мне отец? Никто не слышал, когда он меня называл своим мальчиком. На короткое мгновение я подумал, что палец прислал Вами, что он играл со мной постоянно. Затем припомнил нож у его горла. Предложение отдать мне свою жизнь могло оказаться смертельным блефом, но я так не думал. Паукар Вами чудовище, но он мне не враг.

Узнать, кто убийца, можно будет потом. Сейчас важно выяснить, кому принадлежал палец. Я знал, что Биллу, но гвардейца во мне надо было еще убедить. Если Аллегро Джинкс сгодился на роль Паукара Вами, отрезанный палец вполне мог быть выдан за часть тела Билла Кейси. На мои звонки он не отвечал и в участке последние два дня не появлялся. Но это еще нельзя было считать доказательством.

Я мог пойти с пальцем во Дворец, но не хотел втягивать в это дело Кардинала. Вместо этого позвонил в Холодильник и попросил дать мне домашний адрес доктора Сайнса.

Когда я пришел, доктор смотрел телевизор вместе с женой. Дверь открыла жена. Она нахмурилась, когда я сказал, что хотел бы видеть ее мужа.

– Это по работе?

– Да, мэм.

– Вы никак не можете дать ему отдохнуть, – проворчала она, но позвала мужа к двери.

Мое появление вызвало у него еще большее неудовольствие, чем у его жены.

– Надеюсь, вы меня не по пустякам дергаете, – проворчал он, не приглашая меня войти.

– У меня личный вопрос, доктор Сайнс, – сказал я, припомнив, что обращаться к нему следует официально. – Можно войти?

– А отложить нельзя?

– Нет, сэр.

Он чертыхнулся, потом впустил меня, но не провел дальше холла.

– Давайте в темпе, – грубо сказал Сайнс, и я достал палец на серебряном блюдце, но уже не из коробки, а из пластикового пакета. Он молча изучил его, затем сухо произнес: – Полагаю, это палец.

Я хохотнул, подыгрывая ему, и сказал:

– Я надеялся, вы можете сказать, чей он.

– Экспромтом не могу. – Сайнс расхохотался.

Я усмехнулся, на этот раз с большим трудом. Он вытер слезы смеха с глаз. Затем стал серьезным:

– У вас есть догадки, кому он мог бы принадлежать?

– Да, но я бы предпочел не говорить.

– Будет быстрее, если скажете.

– Все равно…

– Как хотите. Не желаете ли объяснить, почему вы принесли его сюда сегодня вечером, а не в Холодильник завтра утром?