делаем деньги. Они не могут этого вынести. Их воротит с души от сознания, что я крепко сплю по ночам и не просыпаюсь в холодном поту, если где-нибудь на Амазонке упадет какое-нибудь долбаное дерево. Нас преследуют семь лет, но не сумели выдвинуть ни одного разумного обвинения в неправомерных действиях. Откровенно говоря, я не удивлен, что нам хотят пришить мокруху. Странно, что на нас еще не повесили убийство Кеннеди.
Баррен прервался перевести дыхание. Его лицо покрылось багровыми пятнами, в уголках губ пузырилась слюна. Он несколько раз втянул из маски кислород – глаза с каждым вдохом расширялись и сужались, когда он выдыхал. Затем он положил маску и принял слева из-за кадра платок – вероятно, слуга все это время продолжал там стоять.
– Был бы рад вам помочь, мистер Бен-Рой, – прохрипел он и промокнул губы. – Но поскольку мы отошли от темы расследования и занялись клеветой и инсинуациями, не считаю возможным продолжать беседу. Желаю вам всяческой удачи в поимке преступника, однако, основываясь на том, что услышал в течение последних двадцати минут, считаю, что это случится не скоро. И поверьте, я доведу свою точку зрения до вашего высшего руководства. Всего хорошего, сэр.
Старик поднял руку, готовясь прервать видеосвязь, но детектив его опередил.
– Последний вопрос, мистер Баррен.
Старик колебался, и Бен-Рой тоже, выбирая вопрос. Может быть, снова спросить о Розетте? Или прижать его с секс-трафиком? Или поинтересоваться по поводу лежащего сложенным в его кармане списка египетских компаний? Но вместо этого, сам не зная почему, он сделал обманный бросок.
– Как вы полагаете, организация «План Немезиды» имела какое-то отношение к смерти вашей жены?
Два дня назад обманный финт Зиски застал врасплох Геннадия Кременко. С Барреном получилось по-другому. Старик метнул с экрана разъяренный взгляд, лицо исказилось от ярости, грудь тяжело вздымалась.
– Вышвырните его оттуда, – пробормотал он, и экран погас.
В то время как Бен-Роя выпроваживали из гостиничного номера, где он вел разговор с Натаниэлем Барреном, Халифа ждал встречи с Иман эль-Бадри – той женщиной, с которой восемьдесят лет назад так жестоко обошелся Самюэл Пинскер.
Детектив приехал в деревню два часа назад и к этому времени рассчитывал быть на обратном пути в Луксор или уже дома. Но, подойдя к жилищу Иман, постройке из сырцового кирпича с прилепившейся к ней голубятней, увидел дюжину одетых в черное женщин, ждущих в очереди под доносившиеся с заднего двора крики осла. Сария сказал, что жертва Пинскера стала праведницей и женщины приходили к ней за благословением.
В других обстоятельствах Халифа показал бы свой значок и прошел первым. Но инстинкт подсказал ему, что в данном случае проявление власти недопустимо. Позвонив Зенаб и предупредив, что вернется позже, чем предполагал, он занял место в конце очереди и, уважая стыдливость женщин, старательно избегал встречаться с ними глазами. В дальних деревнях к этому относились очень серьезно.
Наконец через два часа, когда он докуривал десятую сигарету, женский голос позвал его в дом. За Халифой очередь никто не занимал. Он поднялся, отряхнул брюки и пригладил волосы – в таких случаях не пристало пренебрегать своим внешним видом, хотя и идешь на встречу со слепой. Он раздвинул штору из бусин и оказался внутри.
Помещение меньше всего напоминало то, в котором израильский детектив только что допрашивал Баррена. Ни электричества, ни ковров, ни украшений, ни модной мебели. Вместо этого земляной пол, голые стены из саманного кирпича и почерневший от дыма деревянный потолок. Дверь в глубине вела из жилого помещения во двор. Единственная керосиновая лампа едва освещала комнату, нисколько не тревожа тени по углам. Что же до мебели, то ее вовсе не было, кроме двух придвинутых к боковой стене простых деревянных лавок. На правой, привалившись спиной к кирпичам и скрестив ноги, сидела древняя, похожая на куклу старуха. Вся она, кроме сильно сморщенного лица, была скрыта под черной джеллабой судой – традиционным одеянием египетских крестьянок, – поэтому трудно было сразу определить, где кончается ее тело и начинается темнота.
– Говорят, мои благословения приносят утешение тем, кто вынашивает ребенка, – начала она хриплым и в то же время удивительно ласковым голосом. Успокаивающим. Как шелестящие на ветру кроны пальм. – К сожалению, господин, мое благословение вашей беременности не поможет.
Она улыбнулась своей шутке и пригласила Халифу сесть на скамью напротив себя. Детектив недоумевал, как она догадалась, что он мужчина: может быть, определила по дыханию или по тяжести шагов. Он направился к левой лавке.
– Вы не из здешних краев, – продолжала женщина, склонив голову в его сторону.
– Из Луксора. – Халифа помолчал и добавил: – Я полицейский.
Она не спеша кивнула, словно уже угадала. У большинства слепых, которых встречал детектив, глаза были тусклыми, с помутневшими радужками, которые выдавали их беду. У нее же глаза были необыкновенно яркими, изумрудно-зелеными, будто ее слепота проявлялась не в отсутствии, а в излишке цвета.
– Хотите, принесу вам попить? – спросила она. – Вечер жаркий, а вы проделали неблизкий путь.
Халифу мучила жажда, но он отказался, не желая доставлять ей хлопоты. Она опять улыбнулась, словно поняв причину его отказа. Слезла с лавки и скрылась в глубине дома. Шаги медленные, но уверенные. Если бы детектив не знал, что она слепа, то никогда бы об этом не догадался. Через пару минут женщина вернулась со стаканом.
