Артур прикусил губу.

– Только не оставляй меня в такой момент.

– Я этого не сделаю, – спокойно сказал Генри. – Мы ещё найдём выход. До Хэллоуина у нас есть почти целый месяц.

– Выход, – повторил Артур, и в его глазах блеснул огонёк надежды.

На секунду у меня тоже появилось чувство, что всё будет хорошо.

Генри держит всё под контролем. Или это Артур держит всё под контролем. Но затем я услышала рычание. Прямо перед собой. Я резко развернулась и уставилась в пустые глаза надгробной скульптуры. Это была огромная собака из камня, она лежала на тумбе перед покрытым мхом склепом, в тени дуба, заросшего папоротником. Снова раздалось рычание, а затем одна из каменных лап дрогнула. Медленно, очень медленно зверь поднял голову.

– Генри?

Ладно, только без паники.

– Артур, брось это, – сказал Генри.

Но Артур лишь покачал головой.

– Я ничего и не делаю, – в его голосе сквозил страх, тот самый страх, который внушал страх мне. – Это не я.

И тут зверь встал в полный рост. Когда он снова зарычал, в пасти его обнажился ряд острых зубов. Кажется, сейчас нам предстоит узнать, каково это, когда тебя во сне разрывают клыками. О нет. Мы должны выбираться отсюда, и как можно быстрее! Дверь Артура! Куда она, чёрт возьми, запропастилась?

Мой взгляд пробежал по ветхим крестам и надгробным плитам. Вот же она – металлическая дверь! Встроена в стену монументального склепа, который охраняли два ангела.

– Генри, скорее! Вон туда! – крикнула я, и Генри схватил меня за руку.

– Назад, Лив!

Он не отрывал взгляда от кроны дуба. Собака присела перед прыжком, но прежде чем она успела на нас наброситься, на неё свалилось это огромное дерево.

Я решила не проверять, попало ли оружие в цель, и потянула Генри дальше к каменным ангелам. Рывком я открыла металлическую дверь и вывалилась в коридор. Но Генри снова обернулся.

– Проснись же, чёрт возьми, Артур! – закричал он другу, который до сих пор стоял на том же месте. Глаза его были широко раскрыты и он не мигая смотрел на крону огромного дерева.

– Просыпайся!

Генри с силой захлопнул за собой дверь, и тут я почувствовала прикосновение чего-то тёплого и влажного к моему лицу. А следующим, что я увидела, была морда нашей Кнопки, которая осторожно меня облизывала. За окном уже начинался рассвет.

– Спасибо, что разбудила меня, Кнопочка, – пробормотала я, пытаясь прийти в себя и прижимаясь к её мягкому тёплому телу. – Только что я видела во сне очень злую собаку.

И ещё несколько неприятных вещей.

– Привет…

«Сырная» Генри всё-таки сумел произнести, но вот «девочка» – уже нет.

Он стоял передо мной во фраке и чёрных лакированных туфлях у подъезда Спенсеров, и впервые с тех пор, как я его знала, у Генри пропал дар речи. Во всяком случае, такой у него был вид.

За спиной Генри мерцали уличные фонари, они освещали тёплым светом покрытый брусчаткой выезд, и если бы сейчас из-за угла показалась карета, чтобы отвезти меня на бал, я бы ни капельки не удивилась.

Да уж! Золушка отдыхает.

Все в один голос уверяли, что платье подходит мне идеально, а в последний раз заглянув в зеркало, я увидела, что на моём лице расползается широкая улыбка, и подумала, что ей не сойти теперь никогда.

Несмотря на то, что все эти горы тюля на гладильной доске имели жуткий вид, я не могла не признать, что они превращали меня в совершенно другого человека. Какого-то более красивого человека. А этот оттенок синего действительно очень подходил к моим глазам, как и утверждала мама. За два часа она сделала около четырёх сотен моих фотографий («Чтобы снова и снова переживать этот день!»), Лотти плакала («Моя эльфийская красавица!»), Флоранс довольно кивала («Я же говорю – бренд «Вера Вонг» – это всегда хороший выбор»), а Мия восхищённо хлопала в ладоши («Ты будешь самой красивой овцой на этом балу!»). И лишь реакция Эрнеста немного опустила меня на землю – он утверждал, что сейчас я похожа на маму как две капли воды. Но, наверное, таким образом он хотел сделать мне комплимент.

Лотти сразу же после обеда завила мне волосы и закрепила их на затылке, и я с удивлением заметила, как мне идёт такая причёска.