– А этим-то какого хрена надо? Нажрались, что ли?

– Не похоже. Прикрой, я пойду разберусь.

– Да че там, свои же…

– Прикрой.

В голосе сержанта просквозил явственный холодок, такой, что младший по званию послушно схватился за пулемет.

– Вас понял, господин штабс-сержант…

С лязгом отодвинулась бронезаслонка, цевье пулемета улеглось на вертлюг.

Сержант вышел из помещения поста, привычно поправил автомат, ногой толкнул дверь – она захлопнулась. Почему-то ему не нравились эти шесть БТРов, хотя никаких иных бронетранспортеров, кроме своих, не было на триста миль в любую сторону отсюда. И все-таки – что-то ему не нравилось…

Из командирского «Егеря» выбрались трое, все вооруженные. Сержант с удивлением заметил на одном из них форму жандармерии – причем это и был старший. Уже достаточно стемнело – и лица приезжих скрывала тьма, хотя в последних лучах догоравшего за спиной заката они еще были видны…

– Старший по званию – ко мне, остальные – на месте! – по уставу крикнул сержант. Так должен был поступить часовой на любом посту – и он именно так и поступил. Часовой на посту есть лицо неприкосновенное, и так он должен был поступить, даже увидев Его Величество.

Двое остались на месте, командир пошел вперед. Когда до него оставалось метров пять, сержант скомандовал остановиться и осветил офицера фонариком. Среднего роста, короткая ухоженная борода. Повседневная форма жандармского полковника и особый знак, подтверждающий его принадлежность к спецназу жандармерии. По виду – явно русский, только очень сильно загорелый, кожа в свете фонаря как серая.

Полковник не попытался закрыться от фонаря, несмотря на то, что он светил в лицо. Не попытался представиться, что-то сказать или отдать какую-то команду. Он просто стоял и смотрел на штабс-сержанта.

– Господин полковник, это закрытая территория, – сказал сержант, – вам здесь нельзя находиться.

– Я знаю, штабс-сержант, объект «Ташкент-семнадцать», верно? Мы прибыли на усиление, у меня приказ, подписанный товарищем министра внутренних дел. В Петербурге неспокойно, вот… решили усилить охрану важнейших объектов.

– Господин полковник, я не могу вас пустить.

– Это срочно. Приказ помечен кодом «Воздух»[28].

– Извините, господин полковник, но я не могу вас пустить, – как затверженная пластинка повторил штабс-сержант.

Их старший смены, поручик Кузнец подошел почти неслышно, только на самом последнем шаге штабс-сержант понял, что за спиной кто-то есть.

– Что здесь происходит? – спросил Кузнец. Нашивка лейб-гвардии давала ему преимущество даже перед полковником или, по крайней мере, ставила его в равные условия.

– Мы выдвинулись, чтобы обеспечить периметр объекта, поручик. Приказ с кодом «Воздух» подписан товарищем министра.

– Что за чушь. Мы часть прямого подчинения министерства обороны, мы не имеем никакого отношения к МВД. Дайте мне приказ.

Полковник расстегнул сумку, полевую офицерскую сумку старого образца, достал вдвое сложенный лист бумаги и протянул его поручику. Поручик шагнул вперед, чтобы взять его – и в этот момент полковник тоже шагнул вперед, выпустил из пальцев лист бумаги, из неудобного положения захватил руку не успевшего среагировать поручика – и резко рванул на себя, превращая его в свой щит от пуль. Те двое, что были с полковником– тоже не растерялись: один бросил быстродействующую дымовую шашку, второй – полоснул из бесшумного автомата, штабс-сержант вскинул свой, но выстрелить не успел – террорист успел первым. Падая, штабс-сержант успел подумать, что все это очень неправильно. Террористы – при каком-то диком стечении обстоятельств – могли завладеть военной техникой… просто украв ее где-то, возможно, даже с железнодорожной платформы, на которой эта техника направлялась в Термез, последнюю станцию перед Афганистаном. Но не должно быть так, что русский солдат убивает русского солдата. А этот полковник был настоящим, не переодетым – по десяткам мелких признаков он бы просек маскарад. И принял соответствующие меры…

Сержант упал на землю, его рот был полон крови, поступающей из горла, он слышал выстрелы. Последним, что он слышал, лежа на земле, был рев мотора и треск, с каким головной бронетранспортер проломил шлагбаум. Потом «Егерь» переехал его колесами, и больше он ничего не чувствовал…

Бронетранспортер «Б10» был специально разработан для морской пехоты, и он был плавающим, способным высаживаться на необорудованный берег (загоризонтное десантное высадочное средство – правильное название) – на его восемь колес, по четыре на каждой стороне, можно было даже надевать специальные гусеницы для преодоления сложных участков и высадки на необорудованный береговой плацдарм. Он был грузнее, намного грузнее, чем обычный пехотный «БТР», потому что должен был обеспечивать плавучесть. Но жизнь распорядилась совсем по-другому, и эта машина, показав не очень хорошие результаты по сравнению со старым, гусеничным, высадочным средством, внезапно стала одним из самых востребованных объектов бронетехники за последнее время.

У этого бронетранспортера в отличие от пехотного была лучшая защита от мин, в том числе и мощных, потому что подходы к вражескому берегу часто бывают заминированы, причем морскими минами, которые мощнее даже противотанковых. Он был намного универсальней расплодившихся в последнее время машин, защищенных от мин, и бронированных грузовиков. У него был большой запас по мощности двигателя – и это позволило поставить дополнительное бронирование, держащее по фронту снаряд калибра 23 миллиметра в упор. Наконец, он был относительно дешев, потому что производился