– Я все равно жульничаю. Стоит тебе отвернуться, как я переставлю фигуры.

В щеке Сентябрь медленно открылась крошечная дырочка. Сентябрь рассеянно почесала ее, и дырочка стала больше. Девочка чувствовала, как дыра расширяется, растягивается, и это было очень страшно. Она задрожала, пальцы ног онемели от холода в грибной жиже. Из-под кожи начали пробиваться веточки и листья. Смерть нахмурилась.

– Сентябрь, если ты не будешь внимательна, ты никогда не выберешься из этого леса! Ты намного ближе к цели, чем думаешь, человеческое дитя. Шкатулку охраняю я. – В уголках крошечных глазок Смерти показались добродушные морщинки. – Конечно, все шкатулки в моей власти, а как же иначе?

Сентябрь зевнула. Она совсем не собиралась зевать, но не сумела удержаться. Одна из веточек в ее щеке щелкнула и рассыпалась.

– Ты спать хочешь? Этого следовало ожидать. Осенью деревья впадают в спячку, как медведи. Целый мир надевает пижамку и засыпает на всю зиму. Кроме меня. Я никогда не сплю.

Смерть устроилась поудобнее на колене у Сентябрь, глядя на нее снизу вверх твердыми желудевыми глазками. Сентябрь очень старалась прислушиваться к ее речам, а не к треску собственной щеки.

– Мне все время снятся кошмары. Каждый вечер, когда я возвращаюсь домой после долгого дня, полного разнообразных умираний, я снимаю кожу и аккуратно вешаю в шкаф. Потом снимаю кости и водружаю их на вешалку для шляп. Потом ставлю косу на старинную печь – отмокать. Потом ем вкусный супчик из мышей и мирры. Иногда пью хорошее красное вино, от белого мне худо. Потом ложусь на постель из лилий – и все равно не могу уснуть.

Сентябрь не хотела всего этого знать. Луна молча плыла в небе, удивленно глядя на них.

– Я не могу спать, потому что мне снятся кошмары. Я вижу во сне все то, о чем сожалеют мертвецы, все то, что они хотели бы исправить, будь у них еще одна жизнь. Это ужасно! Неужели все видят такие сны?

– Вряд ли… Иногда мне снится, что папа вернулся домой, или что я хорошо написала контрольную по математике, или что у мамы волосы из леденцов, а живем мы на острове из зефира посреди шоколадной реки. Вообще мама поет мне колыбельные, так что плохие сны мне снятся очень редко.

– Наверное, все из-за того, что некому спеть мне колыбельную. Я так устала. Все в мире заслужили сон, кроме меня.

Сентябрь ясно понимала, что от нее ждут каких-то действий. Это было похоже на загадку Широты и Долготы: Лес был как пазл, и она с легкостью сложила бы его, если бы знала, какой формы кусочки. Погруженная в раздумья, истерзанная страхом перед собственными ночными кошмарами, крошечная девочкина смерть свернулась калачиком у нее на коленке, укрывшись волосами как одеялом. Здоровой рукой – если эту руку можно было еще так назвать, потому что она стала черной и грубой, как ветка боярышника, а из-под ногтей выступил сок – Сентябрь бережно взяла Смерть на руки, как младенца. Она не очень-то знала, что делать. У нее не было брата или сестры, которых пришлось бы укачивать. Она только помнила, как мама ей пела. Словно во сне, Сентябрь нежно убрала волосы с лица Смерти и запела по памяти, негромко и хрипло, поскольку горло ее огрубело и пересохло:

Сентябрь допела и тут же начала заново, потому что Смерть лишь слегка прикрыла глаза. Мама пела ей эту песню не когда Сентябрь была маленькой, а когда ушел папа. Она пела и качала Сентябрь на руках, так же, как Сентябрь сейчас качала Смерть; пела, склонившись к ее ушку, и длинные черные волосы падали на лоб Сентябрь, так же, как остатки волос Сентябрь сейчас падали на лоб Смерти. Она помнила, как спокойно и уютно становилось ей от маминого запаха, хотя чаще всего мама пахла дизельным топливом. Сентябрь любила этот запах. Научилась его любить и куталась в него, словно в одеяло. Когда Сентябрь снова запела про звезды, Смерть обмякла у нее на руках, волосы цвета коры свесились с локтя. Сентябрь продолжала петь, превозмогая боль, потому что горло совсем уже пересохло и воспалилось. И пока она пела, случилась удивительная вещь.

Смерть начала расти.

Она растягивалась и удлинялась, становилась все тяжелее и тяжелее. Ее волосы росли и завивались, руки и ноги в одно мгновение стали такого же размера, как у Сентябрь. Смерть теперь была ростом с настоящего ребенка, а Сентябрь так и держала ее на руках, тяжелую, спящую, безмятежную.

«О нет! – подумала Сентябрь. – Что я натворила! Раз моя Смерть выросла так быстро, мне точно конец».

Тут Смерть застонала во сне, и Сентябрь увидела, как во рту у нее что-то блеснуло. Смерть широко зевнула. «Не бойся, – велела себе Сентябрь. – Своенравный ребенок должен быть храбрым». Она осторожно вложила свои потемневшие, сочащиеся пальцы в рот Смерти.

– Нет! – закричала во сне Смерть. Сентябрь отдернула руку. – Она любила тебя все эти годы, а ты не замечал!

Сентябрь попробовала еще раз, слегка коснувшись предмета во рту кончиками пальцев.

– Нет! – снова закричала Смерть, и Сентябрь отпрянула назад. – Если бы ты пошла направо, а не налево, ты бы встретила старика в комбинезоне, и он обучил бы тебя кузнечному делу!