идти дальше.

Я ждал.

Смотрел, как мягко ступают по камню ее сандалии, как ветер тревожит подол юбки. Желтая ткань плетеной рубашки плотно облегала ее грудь. Синяя вышивка на рукавах была простой, без золотых или серебряных нитей, без блеска драгоценных камней, и сейчас не верилось, что Миалинта – дочь наместника, наследник рода Аргоната. Короткая стрижка делала ее совсем юной. Юной и беззащитной. Забываясь, она до сих пор бережно прикасалась к голове, будто на месте срезанной косы ныла едва затянувшаяся рана.

– Думаешь, твой отец будет гордиться? – Я прервал молчание.

– О чем ты? – не сразу ответила Миалинта.

Печаль и задумчивость делали ее глаза еще более красивыми. В жемчужных радужках фаита таилось что-то загадочное, увлекающее в самую глубь мироздания. Хотелось смотреть в них не отрываясь. Никогда прежде я не испытывал подобного. Ее взгляд притягивал, как бездна Подземелья, как бесконечное ночное небо.

– Теперь здесь появится новая плита. – Я показал на аллею Памяти. – А кто-то мне говорил, что любой наместник будет гордиться, если это произойдет в его правление. «Символ преодоленных бед».

– Кто бы это ни сказал, он ошибался.

Я хотел возразить, но осекся. Вспомнил, когда и от кого именно услышал эти слова. Это был другой человек. Теперь уже другой.

– Как все запутано… – проговорил я.

– Ничего запутанного. – Миалинта не поняла меня. – Гордиться можно, когда про аллею все забыли.

– Ты права, – кивнул я.

Вчера в город поднялся первый гонец из Целиндела. Сообщил Городскому совету о скором прибытии эльгинцев и о том, что все отпущенные фаиты без затруднений спустились в низину. Тирхствин сдержал обещание. Выделил каждому из них залоги на обустройство новой жизни, обещал помочь тем, кто остался в Багульдине, а таких двойников тоже было много.

Именно фаиты помогли обыскать дом Орина. В глубине его подвалов они нашли отдельную, наспех выдолбленную комнатушку, в которой и хранился лигур. Он был помещен в большую сферическую решетку, обложен тряпками и обсыпан каменными крошками. На тряпках черной краской были выведены символы, похожие на те, что украшали сам лигур. Почему каменщик хранил его именно так, никто не знал. Лигур оказался скрученной в спираль толстой проволокой, больше похожей на обломок пружины. Фаиты вынесли его в Подземелье и там сбросили вниз. Тирхствин понимал, что эльгинцы не одобрят такой поступок, но готовился уверить их, что иначе туман не отступил бы.

Тогда же выяснилось, что нижний ярус Подземелья Искарута обвалился. Связь с бездниками была потеряна. Я хотел еще раз встретиться с Мурдвином, поэтому попросил Шверка, который помогал наместнику избавиться от лигура, заглянуть к нему. Он выполнил мою просьбу, несмотря на всю опасность. С помощью других фаитов протянул от предпоследнего яруса лестницу к землянке, спустился туда и обнаружил, что она пустует, причем пустует давно – стены осыпались, старую мебель разъела влага. Ни сумасшедшей старухи на цепи, ни пса, ни Сита, ни Мурдвина. Впрочем, Шверк мог ошибиться землянкой – ведь в тот раз он не спускался с нами. Я хотел было проверить все сам, но в последний момент передумал.

Я подробно расспросил портного обо всем, что он видел, затем поинтересовался и тем, что он планирует делать, куда поедет и чем займется. Мы сидели в таверне «Нагорного плеса». Кроме Громбакха, Тенуина и Теора, с нами были сразу три портных – два подлинных и один фаит. Он так же шутил и улыбался, как другие близнецы, но в его глазах была грусть. Шверк тяжело переживал смерть Швика. У него даже голос изменился, он почти не присвистывал на шипящих, отчего слова звучали непривычно спокойно и уныло.

– Да куда ж мне ехать? Я ведь появился, чтобы помочь другим фаитам.

– Мы и сами хотели.

– Но боялись.

– Очень боялись.

– А что теперь? – спросил я.

– А что?! Будет с нами жить.

– Было два брата, стало три.

– Так даже лучше.

– И шуму больше, – хохотнул Громбакх. – Главное, дальше не плодитесь, а то насобираете целый улей.

– Я на самом деле даже рад, – проговорил Шверк-фаит. – Городу все это пойдет на пользу. Багульдин встряхнется. Все эти горячие источники, отдыхающие, здравные поселки – не для нас. Город не должен забывать о своих традициях.

– Традиция крепче камня, – кивнул Швик.

– Согласен, – поддакнул Шверк.