– И это говорят портные! – Охотник ударил кружкой по столу. Из нее плеснуло несколько капель хмеля.

– Костюмы с каменными вставками, украшениями и воротниками – тоже давняя традиция города, – возразил Шверк-фаит.

– Добавь сюда брошки, кринолины из тончайших плиточек карнальского камня, – поддакнул Швик.

– И узорные каменные наплечники, и поддержки для волос, – подхватил Шверк.

– Ладно, ладно! – рассмеявшись, отмахнулся Громбакх. – Я все понял.

– Только эти традиции тоже забываются, – вздохнул Шверк-фаит.

Из дальнейшего разговора я узнал, что портным еще в первые дни тумана предлагали временно вывезти семьи в низину, но они отказались. Решили оставаться в городе до его последней минуты. Их род не был ни славным, ни богатым и все же издавна принадлежал Багульдину. Только сын Шверка уехал в Целиндел с юной женой, но отец его не осуждал, ждал возвращения сейчас, когда мгла отступила.

Пока что в городе изменилось главное – отношение к фаитам. Новые двойники не появлялись, а к тем, кто хотел жить в Багульдине, стали относиться со снисходительным пониманием.

На следующий день после спасения пленных в резиденцию пришла Оэдна, жена Зельгарда. Рассказала, что комендант все это время держал своего собственного фаита взаперти. История оказалась болезненной и неприятной. Фаит Зельгарда хотел одного – убивать. В первое появление он сбежал. Его поймали два дня спустя. К этому времени он успел жестоко убить не меньше двенадцати горожан. Комендант не верил в то, что его двойник настоящий. Называл его мерзостью, обманом. Говорил, что сам никогда ничего подобного не хотел, а поэтому глупо называть фаитов воплощением скрытых желаний. Когда фаит появился в третий раз, Зельгард приковал его к стене в своем подвале и каждый вечер допрашивал. Пытал с таким ожесточением, что крики фаита даже сквозь толстые стены проникали в дом, пугали слуг. Комендант пускал в ход ножи, щипцы, раскаленное железо, стекло – все, что мог придумать, и требовал от фаита одно: рассказать, кто и зачем его подослал. Двойник умирал несколько дней. Но вскоре появился новый.

С каждым днем Зельгард все больше времени проводил в подвале, спускался туда с едва скрываемым предвкушением. Узнав об этом, Оэдна хотела сбежать из дома; ей было жаль мужа, но она едва справлялась с омерзением, которое он теперь вызывал у нее. Так и появился ее первый фаит. Потом – еще и еще, и одного убили на моих глазах, в день моего приезда.

Последний двойник Зельгарда, весь измученный, источающий туман, по-прежнему был прикован к стене. Тирхствин распорядился его освободить, но что с ним делать дальше, не знал. Наместник побоялся оставлять его в городе и решил при первой возможности сдать эльгинцам.

Самого Зельгарда найти не удалось. Судя по всему, именно он в ту ночь добрался до конюшни Орина и сбежал на лошади. Следы привели в село Горлин. Там его ждал целый отряд на двух телегах. Местные жители видели, как из села выехал большой купол ясности. Следы хорошо читались еще десять верст, до окраины Айликменского плато, а потом резко обрывались.

После случая с Зельгардом Тирхствин приказал стражникам и гвардейцам обыскать все дома. Других пленных фаитов найти не удалось. Если они и были, то горожане явно поторопились от них избавиться. Единственный двойник, о существовании которого никто не знал, скрывался в доме Алеандрины, племянницы наместника, однако он был счастлив. Сама Алеандрина считала своего фаита сестрой и говорила, что теперь может спокойно надевать на приемы сразу два разных платья, слушать и говорить в два раза больше, да и сплетничать сама с собой, чем и была весьма довольна. Об этом случае в ратуше и резиденции шутили больше всего. Многие хотели посмотреть на новых сестер, послушать, как они общаются, как смеются над своими же шутками. Обе Алеандрины были только рады такому вниманию.

Муж Рилны, которая впустила нас в дом Орина, вышел из каземата той же ночью, когда мы освобождали пленников. Его встреча с женой прошла безрадостно. Служанке предложили работу в резиденции, но она отказалась – винила всех нас в смерти своего сына и хотела уехать из города. Утешить ее не могли ни вознаграждение от наместника, ни долгожданная встреча с мужем. Смерть мальчика и другие смерти омрачали нашу радость, но мы понимали, что город мог вовсе стать одной большой могилой для всех его горожан.

Вместо Рилны служанкой в резиденцию устроилась девушка-фаит, которая всегда сопровождала меня в тумане, а потом вместе со Швиком и Шверком сдалась наемникам Орина. Мне удалось с ней повстречаться, и я был рад, увидев, что она счастлива тем, как все сложилось, и даже поддерживала отношения с собой настоящей. Ведь из родительского дома она и ушла в надежде на самостоятельную жизнь.

Близнецы-портные, которых теперь было трое, предлагали мне задержаться в Багульдине до ярмарки – Городской совет уже объявил, что этим летом она, несмотря ни на что, состоится. Все изделия, созданные силами рабов Орина, решено было выставить для продажи, а вырученные залоги распределить среди фаитов и пустить на восстановление крестьянских поселений.

Что делать с остальным наследием Орина, Совет не знал. Среди пленников в мастерской оказался фаит Эрина, сын каменщика. Он был едва жив. Другие двойники вынесли его из дома и оставили во дворе. Эрин пролежал там до прибытия гвардейцев. Его кожа вскоре прекратила источать мглу, но он был очень слаб – едва говорил и, кажется, не совсем понимал, что происходит в городе. Сможет ли фаит Эрина наследовать роду Торгорда, Совет решил обсудить после его полного выздоровления.

Я бы с удовольствием откликнулся на предложение портных и посмотрел на возрождение Багульдина, но мне, как и моим спутникам, стоило поторопиться в низину. Теор порывался выехать сразу после избавления от лигура, но охотник и следопыт убедили его, что это может быть опасно. Теор все это время не находил себе места, был, как никогда, хмур и сосредоточен. Чуть ли не каждый вечер спрашивал меня, не забыл ли я о нашем