– Зачем?

– Стекло надо вытащить. Лучше не смотри.

И Кэри кивает, она не будет смотреть на ногу и торчащий из ступни осколок. Сверр справится с ним. Он всегда и со всем справляется. Он самый лучший.

Боль была резкой. И Кэри дернула ногой.

– Прости! – Она едва не опрокинула Сверра на песок, а он показал ей длинный осколок.

– Ты храбрая для девчонки. – Сверр поднес осколок к носу и втянул запах, кисловатый, тревожащий.

– Я крыс боюсь, – призналась Кэри.

Похвала была приятна. И смешно стало оттого, что еще не так давно она дрожала, боясь встречи с братом. Она представляла его другим.

А Сверр замечательный.

И он прикладывает к ране разжеванный подорожник, перевязывает влажной тканью.

– Болит?

– Немного. – Кэри шевелит пальцами.

– До дома дойдешь?

– Дойду.

Сверр помогает натянуть чулок, а вот туфли приходится нести в руке. И, подставив плечо, он идет медленно, придерживая Кэри рукой.

– Хорошо, что ты есть, – говорит она, когда впереди показывается громадина дома.

– Хорошо, – соглашается Сверр и, коснувшись щеки носом, повторяет: – Хорошо, что ты есть…

Он разжимает кулак, и на ладони его лежит осколок стекла, длинный и острый, он пропорол кожу, и на длинной царапине вспухали капли крови. Сверр остановился.

– Больно?

Кэри хотела осколок забрать, но он не позволил.

– Нет.

Сверр поднес ладонь к губам и, вдохнув, слизал каплю.

– Что ты делаешь?

– Кровь сладкая. Ты никогда не пробовала?

– Нет.

Ей вдруг становится страшно. Ничего не изменилось. Луг. И дом, который близок. Лужайка. Лавочки. И кружевная беседка, в которую леди Эдганг выходит пить чай. Пара розовых кустов, усыпанных мелкими бутонами…

Небо. Солнце.

Сверр.

Он прежний и все-таки другой.

– Не бери в голову. – Он вдруг улыбается и, развернувшись, бросает осколок. Вспыхивает стеклянная искра и исчезает в травяном поле. – Я никогда тебя не обижу.

Сверр сжимает ее так, что дышать тяжело, и липкие губы касаются щеки…

…не губы, пальцы, спрятанные в чехол кожаной перчатки. И прикосновение их легкое, едва ощутимое.

– Спокойной ночи, Кэри. – Брокк остается за порогом ее комнаты.

– Спокойной ночи. – Ей не хочется отпускать его. И она медлит.

– До завтра?

– До завтра.

Завтра наступит, и… возможно, жизнь снова переменится к лучшему.

Ее постель холодна, и Кэри прячется под пуховым одеялом, гладит атласную его поверхность и льняное плетение простыней…

…Лежать скучно, но рана воспалилась, и доктор строго-настрого запретил вставать. Нога болит невыносимо, словно тот вытащенный Сверром осколок все еще сидит в ране.

– Завтра ты поправишься. – Сверр забирается в постель, и Кэри подвигается, чтобы ему хватило места.

– Завтра – нет.

Доктор раскручивал бинты и ковырялся в ране, выпуская гной. Было больно и гадко. И Кэри в который раз обещала себе, что больше не будет нарушать правила и убегать из дому.

– Тогда послезавтра. – Сверр забирает половину подушки. – Послезавтра ты точно поправишься. И мы будем играть.