– Ты словно старушенция какая, – поддевает меня Джестин. – Вытри со стекла отпечаток носа и помоги мне с посудой. – Она сует мне в руки губку. – Ты моешь, я вытираю.
С минуту мы молча отскребаем тарелки, и ей все труднее сдерживать самодовольную ухмылку. Видимо, она думает, что я пытаюсь подслушать, о чем они говорят.
– Нам надо выехать утром, – говорит Джестин. – И на поезде ехать долго, а потом еще пешком топать и топать. Путешествие займет два полных дня.
– Куда конкретно путешествие-то?
Она протягивает руку за тарелкой:
– «Конкретно» не существует. Орден на карте не отмечен. Это где-то в Шотландском Нагорье. В западном Хайленде, к северу от озера Лох-Этайв.
– То есть ты там уже бывала? – Толкую ее молчание как «да». – Просвети меня. Что нас ждет?
– Не знаю. Множество сосен и, может, пара дятлов.
Увиливаем, значит? Раздражение ползет у меня по рукам, начинаясь в горячей воде и заканчиваясь у стиснутых зубов.
– Ненавижу мыть посуду, – говорю я. – И идею таскаться по всей Шотландии за тем, с кем едва знаком, ненавижу. Меня собираются испытывать. Можешь хотя бы сказать мне как?
Она удивлена, это ее впечатлило.
– Ну же, – продолжаю я. – Дело яснее некуда. Иначе бы мы просто поехали вместе с Гидеоном. Так в чем фишка? Или тебе не полагается мне говорить?
– Тебе бы это понравилось, правда? – говорит она и бросает полотенце на стол. – Ты такой прозрачный. – Она подается ближе и пристально меня разглядывает. – Вызов тебя возбуждает. Равно как и уверенность, что ты пройдешь проверку.
– Кончай гнать пургу, Джестин.
– Никакой пурги, Тезей Кассио. Я не могу тебе сказать, потому что не знаю. – Она отворачивается. – Не только тебя испытывают. Мы похожи, ты и я. Я знала, что так и будет. Просто не знала насколько.
Томас и Кармель возвращаются где-то через час и обнаруживают меня валяющимся на диване у Гидеона в гостиной, переключающего телевизор с Би-би-си-1 на Би-би-си-2 и обратно. Они заползают в комнату и рассаживаются, Кармель рядом со мной, а Томас в кресло. Вид у них неловкий, неуклюже примиренный, вроде плохо наложенного грима. Кармель почти выжата, но это может быть просто джетлаг.
– И? – спрашиваю я. – Мы снова одна большая счастливая семья?
Они отвечают мне кислым взглядом. Вышло не так, как я хотел.
– Думаю, я на испытательном сроке, – говорит Кармель.
Бросаю взгляд на Томаса. Он вроде счастлив, но настороже. И это правильно. Его доверие было поколеблено. У меня в мозгу тоже крутятся странные фразочки. Мне хочется скрестить руки на груди и произнести нечто вроде «Не возвращайся, если не намерена остаться!» или «Если ты думаешь, что ничего не изменилось, то ты ошибаешься». Но она наверняка уже наслушалась этого добра от Томаса. Я-то не был ее парнем. Не знаю, почему мне кажется, что мне тоже положена возможность наорать на нее.
Господи. Вот я и превратился в третьего лишнего.
– Кас? Что-то не так? – Брови у Томаса сошлись на переносице.
– Мы отправляемся завтра, – сообщаю я. – На встречу с орденом Бла-бла-бла.
– Орденом чего? – спрашивает Кармель, и, раз я молчу, Томас пускается в объяснения. Я слушаю вполуха, хихикая над его произношением и подкидывая мелкие факты, когда меня спрашивают.
– Путешествие будет испытанием, – говорю я, – и не думаю, что последним. – Реплика Джестин насчет наслаждения сопровождающей вызов нервной дрожью еще булькает у меня в животе. Наслаждаться. Чем тут наслаждаться-то? Вот только я действительно наслаждаюсь, некоторым образом, и именно по описанным ею причинам. А это довольно мерзко, если вдуматься.
– Слушайте, – говорю, – давайте пройдемся.
Они встают и переглядываются, улавливая зловещие колебания.
– Только недолго, ладно? – бормочет Кармель. – Не знаю, о чем я думала, когда надевала в самолет эти сапоги.
Снаружи светит солнце и на небе ни облачка. Направляемся под сень деревьев, чтобы разговаривать не щурясь.
– Что происходит? – спрашивает Томас, когда мы останавливаемся.
– Гидеон перед отъездом кое-что мне рассказал. Насчет ордена и Джестин. – Мнусь. Это по-прежнему звучит невероятно. – По его словам, ее обучали, чтобы занять мое место.
– Я знал, что тебе не стоит ей доверять! – восклицает Томас и поворачивается к Кармель. – Я понял это в ту минуту, когда она прокляла его в переулке.