– Послушай, пусть ее готовили на мое место, но это не значит, что она попытается занять его обманом. Проблема не в Джестин. Ей мы можем доверять. – Томас явно считает, что я тронулся. Кармель воздерживается от суждения. – По-моему, можем. И лучше бы это так и было. Завтра она поведет нас через Шотландское Нагорье.

Кармель склоняет голову набок:

– Вовсе не обязательно изображать акцент, когда произносишь «Шотландское Нагорье». Ты не хуже нас понимаешь, что это не шутки. Кто эти люди? Во что мы ввязываемся?

– Не знаю. В том и засада. Но не рассчитываю, что они будут рады меня видеть. – Это еще мягко сказано. Из головы не идет, как Джестин говорила, выходя из часовни в лондонском Тауэре, и с какой почтительностью взирала на атам. С точки зрения этих людей, я совершил святотатство.

– Если они хотят, чтобы Джестин сменила тебя на посту, что это означает для тебя? – спрашивает Кармель.

– Не знаю. Уповаю на то, что их уважение к атаму хотя бы частично распространяется на изначальный род воина. – Бросаю взгляд на Томаса. – Но когда они выяснят, что я хочу проделать с Анной, они будут драться. Козырь в рукаве в виде Морврановой вудуистской сети мне бы не помешал.

Он кивает:

– Я ему передам.

– А когда ты это сделаешь, вы оба останетесь здесь. Ждать меня тут, у Гидеона. Он прикроет мне спину. Я не хочу, чтобы вы, ребята, в это лезли.

Лица у них бледные. Когда Кармель вкладывает свою руку Томасу в ладонь, я вижу, как она дрожит.

– Кас, – мягко говорит она и смотрит мне прямо в глаза. – Заткнись.

Поездка на поезде кажется длинной. Фигня какая-то. Ей полагается казаться короткой и кончиться слишком скоро, нервы у меня должны быть натянуты, я должен гадать, какая засада ждет меня на том конце рельсов. Предостерегающие речи мамы, Морврана и Гидеона перекатываются у меня в пространстве между ушами. Слышится и папин голос, он говорит тем же тоном, что и всегда, что нет причин не бояться. Он говорил, страх поддерживает бдительность, помогает крепко цепляться за жизнь. Ускоренное сердцебиение освежает мозг. Наверное, это единственный его совет, от которого я отмахнулся. Свою долю страха за годы, прошедшие после его убийства, я уже поимел. И кроме того, когда я думаю о его гибели, мне не нравится сознавать, что он умер в страхе.

Снаружи не показывают ничего, кроме длинных полос зелени, окаймленных деревьями. Сельская местность выглядит так пасторально, что, завидев катящуюся по полям карету, я и не моргнул бы. Зелени столько, что она без труда может тянуться бесконечно. Город быстро истаял позади, когда мы покинули вокзал Кингс-Кросс.

Я сижу рядом с Джестин, она вся подобралась и натянута как тетива. Она ждала этого всю жизнь, полагаю. Моя замена. Мысль об этом застревает у меня в горле. Если так будет надо, пойду ли я на это? Если такова цена спасения Анны, если мы приедем туда и меня всего лишь вежливо попросят отдать отцовский атам – сделаю ли я это? Не уверен. Вот уж не думал, что стану колебаться.

На противоположной скамье сидят рядышком Кармель с Томасом. Они иногда переговариваются, но в основном пялятся в окно. С тех пор как приехала Кармель, мы словно разыгрываем спектакль, пытаясь вернуть наш старый режим, тогда как он очевидно изменился. Но мы будем продолжать попытки, пока не исправим дело.

Мысли кружным путем возвращаются к Анне, и ее образ расцветает перед моим внутренним взором так ярко, что я почти вижу ее отражение в оконном стекле. На то чтобы моргнуть и перестать его видеть, уходят все силы.

– Почему ты не хочешь о ней думать? – спрашивает Томас, и я подскакиваю. Теперь он устроился позади меня, перегнувшись через перегородку между сиденьями. Дурацкий дорожный шум. Кармель вытянулась на их скамье, да и Джестин рядом со мной вырубилась, свернувшись калачиком на своем рюкзаке.

– Она причина всего этого, – говорит он. – Так чего виноватиться-то?

Смотрю на него с прищуром. Он пробирается ко мне в башку в самые неподходящие моменты.

– У Кармель будет очень беспокойная жизнь.

– Кармель сообразила, как блокировать меня в большинстве случаев. – Он пожимает плечами. – А ты нет. И?

– Не знаю, – вздыхаю я. – Потому что, когда я это делаю, я забываю кучу всего.

– Типа?

Он понимает, что мне не очень-то хочется об этом разговаривать. Оно и в моей-то собственной голове с трудом укладывается.

– А я могу просто думать всякую беспорядочную хрень, которая вертится у меня в голове, а ты чтобы ее раскладывал?

– Только если хочешь организовать мне безостановочное носовое кровотечение, – улыбается он. – Просто… говори.

Как будто нет ничего проще. Слова скопились у меня в горле, и если я открою рот, они полезут оттуда, и конца этому не будет.

– Отлично. Во-первых, обеат. Если не ошибаюсь, он тоже там. А все мы помним, как круто он навалял мне в прошлый раз. Так теперь он даже ее делает. Во-вторых, в какую макиавеллиевскую пакость я намерен вляпаться с этим орденом? Джестин сказала, они потребуют платы, и в этом я не