что это не Анна, а даже будь это она, я совершенно невинен – просто соскребаю остатки яичницы со сковородки. Но Джестин по какому-то поводу повышает голос, и голос, который отвечает ей, тоже девичий. Выворачиваю шею, чтобы заглянуть за угол, и как раз вижу, как в прихожую врывается Кармель.

– Ты просто утащил его на другой конец света? – говорит Кармель, возмущенно постукивая мыском сапога. – Где у него ни связей, ни преимуществ? Втравил черт знает во что? – Она сужает глаза. – Ты говорил, что позаботишься о нем.

– На самом деле, Кармель, я говорил…

– Да мне пофиг, что ты там говорил!

– Как ты вообще нас нашла? – спрашиваю я, и она наконец делает вдох.

Она вломилась в дом, эдакая катастрофа в сапогах до колена, и все с визгом затормозило. Слышно, как наверху резко выключился душ. На деюсь, Томас не поскользнется и не раскроит себе башку, торопясь спуститься сюда. И надеюсь, он не забудет обмотаться полотенцем.

– Морвран сказал, – отвечает Кармель. – И твоя мама.

В голосе ее тлеет огонь, не разгораясь, но и не угасая. Взгляд ее задерживается на моих руках с закатанными рукавами и в клочьях мыльной пены, капающей на пол. Этакая старомодная домашняя картинка. Ничего похожего на поток опасностей, которых она ожидала. Я вытираю мыло о джинсы.

Джестин выскальзывает у меня из-за спины, старательно не поворачиваясь спиной к Кармель, которую не знает. В движениях ее присутствует напряжение, словно она готова к броску. Кто бы ее ни учил – учили ее хорошо. Она двигается как я и вдвое подозрительней меня. Ловлю ее взгляд и качаю головой. Не надо приветствовать Кармель так же, как нас, произнося нараспев проклятия и высасывая воздух у нее из легких.

– Она сказала, что знает вас, – говорит Джестин. – Полагаю, не соврала.

– Разумеется нет, – отрезает Кармель, оглядывая с ног до головы стоящую рядом со мной Джестин. Протягивает руку. – Я Кармель Джонс. Друг Томаса и Каса. – Они пожимают друг другу руки, и я выдыхаю. Джестин всего лишь любопытно, а враждебность Кармель направлена на меня. Но инстинкт мне подсказывает, что поладят они примерно как змея с мангустом.

– Забрать у тебя сумку? – спрашивает Джестин, указывая на здоровенный баул Кармель, белую дизайнерскую штуку с навороченными собачками на молниях.

– Спасибо, – говорит та и передает ей ремень.

Мы напряженно таращимся друг на друга, пока Джестин не поднимается наверх и уже точно не может нас услышать. Удерживать серьезное лицо реально трудно. Кармель изо всех сил изображает гнев и обиду, но на самом деле ей хочется меня обнять, я же вижу. Вместо этого она толкает меня так сильно, что я спотыкаюсь и цепляюсь за подлокотник дивана.

– Почему ты не сказал мне, что вы сюда едете?

– У меня сложилось впечатление, что тебе это неинтересно.

Она кривится:

– Мне и было неинтересно.

– Тогда что ты тут делаешь?

Мы оба смотрим наверх. Посреди лестницы стоит Томас. Он так тихо спустился. Я-то ожидал топота и грохота. Отчасти ожидал, что он бездыханный свалится к нашим ногам голышом и с шампунем в волосах. Внимательно наблюдаю за лицом Кармель при виде его. Так выглядит счастливый человек, когда знает, что не имеет права на счастье.

– Мы можем поговорить? – спрашивает она.

Жилка у нее на шее начинает биться быстрее, губы она поджимает, но мы оба знаем Томаса. Он не позволил бы ей пересечь океан и получить от ворот поворот.

– Выйдем, – отвечает он и протискивается между нами к двери. Кармель выходит следом, а я выкручиваю шею, выглядывая в разные окна, следя за их перемещениями, пока они ходят вокруг дома.

– Тут какие-то сложности, – говорит мне в ухо Джестин, и я подскакиваю. В этом месте так легко подкрасться к человеку. – Она отправится с нами?

– Думаю, да. Надеюсь.

– Тогда я надеюсь, что они разберутся между собой. Только разбитых сердец и совершаемых на этой почве глупостей нам не хватает. – Она складывает руки на груди и уходит обратно в кухню доубирать остатки завтрака.

Вероятно, мне следовало бы выяснить у Джестин, в чем дело, за что мы состязаемся, но Томас с Кармель пропали из виду. От присутствия Кармель у меня голова кругом. Она почти сверхъестественна, нежданный кусочек Тандер-Бея, вставленный в здешнюю картинку. После всего что она наговорила в тот день у меня в комнате, я думал, она ушла навсегда. Выбрала жизнь, какой у нас с Томасом никогда не будет. Я был рад за нее. Но, идя следом за Джестин в кухню, я чувствую в груди большой воздушный шарик облегчения и радости.

Посматривая в окна, замечаю их в самом западном, выходящем на садик за домом, – их видно, если как следует вытянуться влево. Сцена крайне напряженная – они стоят глаза в глаза, руки открыты. Но черт подери, я не умею читать по губам.