– Ага. Как именно?

– Я бы так не поступила.

– Почему?

– Потому что меня бы поймали.

Он склонил голову набок:

– И все?

– Ну, я бы не хотела, чтоб меня увидели. Это было неправильно. Неловко.

Он поставил чашку на стол, сложил руки на коленях – кисти сплелись в нежном объятии.

– То есть в целом ты ведешь себя иначе, когда знаешь, что за тобой наблюдают?

– Конечно. Еще бы.

– И могут привлечь тебя к ответственности.

– Да.

– И остается запись. То есть когда и если твой поступок неизменно всем доступен. А видеозапись, скажем, существует вечно.

– Да.

– Хорошо. Помнишь ли ты мое июньское выступление о конечной цели «ВидДали»?

– Я знаю, что при полном покрытии «ВидДали» придет конец преступности.

Бейли как будто обрадовался:

– Именно. Верно. Обычные граждане – в данном случае Гэри Кац и Уолт Лефевр – потратили время, установили камеры и тем укрепили нашу всеобщую безопасность. На сей раз преступление было мелкое и, слава богу, без жертв. Ты цела. Бизнес Мэрион и вообще каякинг еще поживут. Но одна ночь твоего эгоизма могла поставить под удар все. Одно-единственное решение пускает почти бесконечные круги по воде. Согласна?

– Да. Я понимаю. Это вопиюще. – И Мэй снова упрекнула себя за ужасную близорукость: то и дело она рискует всем, что подарила ей «Сфера». – Мистер Бейли, я сама не верю, что такое сотворила. И я понимаю, вы сомневаетесь, что мне место в «Сфере». Но я хочу сказать, как высоко ценю свою работу и вашу веру в меня. Я хочу достойно за это отплатить. Я все исправлю, я готова на что угодно. Серьезно, на любую дополнительную работу – я все сделаю. Только скажите что.

Лицо Бейли разъехалось в улыбке – он ужасно забавлялся:

– Мэй, твоя работа не под угрозой. Ты здесь навсегда. И Энни тоже. Мне жаль, если ты хоть на секунду подумала иначе. Мы на веки вечные не хотим расставаться с вами обеими.

– Это очень приятно слышать. Спасибо, – сказала Мэй, но сердце у нее загрохотало сильнее.

Он улыбнулся, кивнул – мол, какое счастье, какое облегчение, что это мы уладили.

– Но вся история многому нас учит, правда?

Вопрос как будто риторический, но Мэй тоже кивнула, молча.

– Мэй, когда хороши секреты?

Мэй поразмыслила.

– Когда они берегут чужие чувства.

– Например?

– Ну, – растерялась она, – скажем, ты знаешь, что бойфренд твоей подруги ей изменяет, но…

– Что? Ты подруге не говоришь?

– Ладно. Плохой пример.

– Мэй, ты довольна, когда друзья что-то от тебя скрывают?

Мэй вспомнила россыпь мелкого вранья, которое она скормила Энни. Вранья не просто сказанного, но напечатанного, вранья вечного и неопровержимого.

– Нет. Но я понимаю, если они считают нужным скрывать.

– Интересно. Можешь вспомнить, как ты радовалась, когда твой друг что-то от тебя скрыл?

Мэй не смогла.

– Навскидку не могу. – Ее замутило.

– Ладно, – сказал Бейли. – Мы пока не можем придумать удачных секретов между друзьями. Перейдем к семьям. Хороши в семье секреты? Говоря теоретически, случалось ли тебе подумать: «Я знаю, где это хранить! В секрете от близких»?

Мэй подумала обо всем, что, вероятно, скрывают от нее родители, – многочисленные унижения, которые принесла с собой отцовская болезнь.

– Нет, – сказала она.