тридцати. Подошла.

– Мэй Холланд?

– Да.

– Меня зовут Донтей Питерсон. Я работаю с Эймоном, он просил проводить тебя к нему. Готова?

Они шли той же дорогой, которой в свое время ее водила Энни; Донтей, сообразила Мэй по пути, был не в курсе, что она не впервые окажется у Бейли в офисе. Энни не просила хранить тайну до гроба, но раз не знает Донтей, значит, не знает и Бейли, а значит, и ей болтать не стоит.

Когда они вошли в длинный алый коридор, Мэй уже отчаянно потела. Из-под мышек по бокам текли щекотные ручейки. Ног она не чувствовала.

– Тут вот смешной портрет Трех Волхвов, – сказал Донтей у двери. – Племянница Бейли рисовала.

Мэй симулировала удивление, повосторгалась наивностью и грубой правдой.

Донтей взялся за крупный молоток-горгулью и постучал. Дверь открылась, пустоту заполнила улыбка Бейли.

– Привет! – сказал он. – Привет, Донтей, привет, Мэй. – Он улыбнулся шире, поймав себя на рифме. – Прошу.

Он был в хаки и белой рубашке – свежий, словно только что из душа. Мэй вместе с ним оглядела кабинет – Бейли чесал в затылке, будто стеснялся, что так замечательно тут устроился.

– Это мой любимый кабинет. Его очень немногие видели. Не то что я суперсекретничаю, просто некогда водить экскурсии. Видела раньше что-нибудь подобное?

Мэй хотела, но не могла сказать, что уже видела ровно этот кабинет.

– И близко нет, – ответила она.

С лицом Бейли что-то произошло – какой-то тик, уголок левого глаза и левый уголок рта дернулись друг к другу.

– Спасибо, Донтей, – сказал Бейли.

Донтей мимолетно улыбнулся и ушел, закрыв за собой тяжелую дверь.

– Итак, Мэй. Чаю? – Бейли стоял над антикварным чайным сервизом, из серебряного чайника узким штопором вился пар.

– С удовольствием.

– Черный? Зеленый? – с улыбкой спросил он. – Белый?

– Зеленый, спасибо. Но это необязательно.

Бейли деловито орудовал чайником.

– Давно ты знакома с нашей возлюбленной Энни? – спросил он, осторожно разливая чай по чашкам.

– Давно. Со второго курса колледжа. Уже пять лет.

– Пять лет! Это что же – тридцать процентов жизни! Мэй понимала, что он слегка округляет, но с готовностью хихикнула:

– Пожалуй. Давно.

Он вручил ей блюдце и чашку, жестом пригласил сесть. В кабинете стояли два кресла, оба кожаные и мягкие.

Бейли упал в кресло, громко вздохнув, и скрестил ноги врастопырку.

– Энни нам весьма дорога, а значит, и ты тоже. Судя по ее словам, ты можешь оказаться очень ценным членом нашего сообщества. Ты как считаешь, это правда?

– Что я могу оказаться ценным сотрудником?

Он медленно кивнул, подул на свой чай. Невозмутимо воззрился на Мэй поверх чашки. Она выдержала его взгляд, затем, на миг потерявшись, отвела глаза и опять увидела его лицо – теперь на обрамленной фотографии. На полке стоял официальный портрет семейства, черно-белый – три дочери сгрудились вокруг матери и Бейли, те сидят. Сын Бейли у него на коленях, в тренировочном костюме, с фигуркой Железного Человека в руке.

– Ну, я надеюсь, – сказала Мэй. – Я стараюсь изо всех сил. Мне ужасно нравится «Сфера», и я выразить не могу, как благодарна за предоставленные возможности.

Бейли улыбнулся:

– Хорошо. Это славно. Тогда скажи мне, как ты себя чувствуешь после этой ночи? – Он спросил так, будто ему взаправду любопытно – будто она может ответить как угодно.

Мэй обрела почву под ногами. Тут юлить не надо.

– Ужасно, – сказала она. – Почти не спала. От стыда вот-вот сблюю. – Она бы не выразилась так перед Стентоном, но Бейли, пожалуй, грубость оценит.

Он улыбнулся почти неуловимо и сменил тему:

– Мэй, позволь спросить. Ты бы вела себя иначе, если б знала, что на пристани стоят «ВидДали»?

– Да.

Бейли энергично кивнул: