банальность, зачастую будет зависеть ваша собственная жизнь.

И еще один немаловажный момент. Ни в коем случае нельзя отделяться от тех, кто готовит ваши машины к вылету. Эти люди не спят ночами, вкалывают в любую погоду, чтобы потом мы смогли эффективно громить врага. А то я тут слышал недавно, как один из вас довольно пренебрежительно отзывался о своем мотористе, – Григорий пристально посмотрел на Реваза Челидзе, энергичного грузина, который не мог устоять на одном месте и то и дело порывался ринуться куда-то. Сержант мгновенно вспыхнул, дернулся было ответить, но второй ведомый Дивина, круглолицый добродушный татарин Ильмир Валиев, придержал его за рукав шинели и шепнул что-то на ухо. Челидзе мигом сник. – Вот и хорошо, – удовлетворенно подытожил младший лейтенант. – Приступить к работе!

– Ты прям Сергеев из «Путевки в жизнь», – засмеялся Миша Свичкарь, подходя поближе к Григорию, – я заслушался, честное слово![8]

– Ничего, им это на пользу пойдет, – улыбнулся экспат. Окинул механика сочувственным взглядом и покачал головой. Замасленная куртка из чертовой кожи, почерневшее, обветренное лицо и такие же руки, на ногах огромные кирзовые сапоги. – Черт-те что, – в сердцах воскликнул Григорий. – Целый день на морозе, а унты так и не дали!

– Не заводись, – Свичкарь гулко кашлянул в кулак. – Знаешь же, с валенками беда, а унты положены только летчикам. Да ты не переживай, командир, у нас «колеса» просторные, мы портянок побольше навертим, и хорошо.

– Я все равно к комполка схожу! – решительно заявил Дивин. – Пусть к вышестоящему начальству обращается, нельзя этого так оставлять. Помнишь, в Куйбышеве перед отправкой на вещевом складе были – какой там бугай заведовал, на нем гаубицы таскать можно! А одет с иголочки, как генерал. О, кажись, наши возвращаются?

– Ну и слух у тебя, командир, – уважительно поцокал Свичкарь, всматриваясь в небо. – В который раз удивляешь. Я вот ни хрена не слышу и не вижу.

Экспат искренне порадовался, что на лице у него сейчас натянута маска, – в противном случае техник наверняка среагировал бы на его эмоции. Ведь сколько раз давал сам себе слово не демонстрировать свои способности. Что делать, если органы чувств у мантисов гораздо острее по сравнению с человеческими. Хорошо еще, что окружающие его люди до сих пор не обратили на это внимания.

– Раз, два, три, – считал механик заходящие на посадку «Илы», – четыре… Твою дивизию, двоих нет!

Григорий и сам уже давно прекрасно видел, что группа возвращается в неполном составе. Но он до рези в глазах всматривался в небо и жадно прислушивался, надеясь первым заметить опаздывающие машины товарищей. Но тщетно…

Комэск вылетел из кабины злющий как черт. И сразу же кинулся к заруливающему на стоянку Прорве.

– Убью, зараза! – орал белый от бешенства капитан, пытаясь расстегнуть кобуру. – Вылазь немедленно, гаденыш! Я тебя сейчас сам, своими собственными руками…

– Леха, Леха, уймись! – повис у него на плечах экспат. – Что случилось, расскажи толком?

– Отпусти! Отпусти, немедленно! – яростно пыхтел Малахов, пытаясь освободиться. – Руки убери, кому сказал. – Но Григорий продолжал удерживать командира до тех пор, пока тот не угомонился. Рыжков, пользуясь случаем, смылся под шумок, только его и видели.

– Пришел в себя?

– Да! Отпускай.

– Ну вот и хорошо. А теперь рассказывай, что случилось?

– Хрен ли тут рассказывать! – сплюнул комэск. – Дай закурить. Взлетели и собрались хорошо, сам видел. Линию фронта тоже пересекли удачно, прошли на малой высоте. Вышли на железку и почапали по ней строго на север. Примерно через тридцать минут показалась станция. Обнаружили нас немцы на подступах к ней, встретили огнем «эрликонов». Дым коромыслом – ведомый в разрывах едва просматривается. На станции заметили два эшелона. Прорвались через завесу и шарахнули по ним бомбами и эрэсами. У одного паровоз запарил сразу, белый дым из продырявленного котла повалил во все стороны. Да и вагоны загорелись вполне уверенно. Немчура от них так и дернула. По второму не попали.

Фрицы тогда вообще осатанели. Зенитки словно взбесились. Тут я понял, что второй заход делать нельзя, потому что пристрелялись они, вот-вот накроют. Подал команду на выход из атаки. – Малахов сильно затянулся и замолчал, уставясь в одну точку. Он, похоже, даже не чувствовал, что окурок обжигает ему пальцы.

– Ну а дальше? – осторожно спросил Григорий.

– А дальше этот придурок взял да и пошел на станцию снова, – безучастно произнес капитан. – А ведомые его за ним пошли, как привязанные. Сам знаешь, мы молодых всегда учим, чтобы в первом полете за хвост ведущего держались, как пришитые, и все действия за ним повторяли. Прорва-то опытный, противозенитный маневр сделал, как положено, а эти так и шли, будто по ниточке. Их и сбили почти одновременно. Раз, и нет ребятишек. – Комэск сгорбился, махнул рукой и побрел в сторону КП. А экспат отправился на поиски Рыжкова.

– Я тебе клянусь, – чуть не плакал Прорва, – всем, что у меня есть, клянусь – не нарочно так сделал! У меня бомбы не вышли. Я и рычаг аварийного сброса, как обычно, дернул, не забыл. Гляжу, а сигнальная лампочка красным горит, вот я и повернул обратно. Сам знаешь, садиться с бомбами