перед глазами, честное слово. Пулемет сзади заработал, он раз, и сбежал. Мы же в кругу, друг друга прикрываем, попробуй к нам сунься! Товарищ капитан отход скомандовал, и все потихоньку на восток тянуть начали. Фрицы злые, не отстают, лезут все равно. «Маленькие» одного зажгли, но к ним еще подкрепление подоспело, и снова началось.

Вдруг «Як» наш прямо перед моим носом вниз сваливается. Я даже испугаться не успел. Провалился и сразу на горку выходит. А за ним «мессершмитт». Сам ко мне в прицел лезет. Весь в пятнах разноцветных, крестах, под кабиной дракон нарисован. И летчик в кабине в чудном таком шлеме.

– Они у них сеточкой специальной сделаны, – авторитетно заметил Рыжков. – Чтобы голова не потела. Хорошая штука, между прочим.

– Ага, – согласился грузин. – Я тогда подождал чуть-чуть, пока «Як» в сторону отойдет, ногой немного направление подправил и на гашетку нажал. Очередь длинной получилась, зато немец сразу на куски развалился!

– Погоди, – задумался один из летчиков. – Получается, что «маленький» тебе фрица специально подвел, чтобы ты его приголубил?

– А почему он так сделал? – снова вмешался Дивин. И сам же ответил: – Да потому что видел, как мы в кругу друг дружке хвосты стережем и нечисть фашистскую отгоняем. Так что, не зря я с ребятами этот порядок отрабатывал, ох не зря! Видишь, Челидзе, а ты ворчал еще на занятиях. Да не оправдывайся, ворчал! Ладно, пойду я, ребята, у меня зверь не кормлен.

Со зверем этим так вышло. Однажды Григорий вместе с другими летчиками ехал в освобожденный нашими войсками городок. Командир полка решил, что пилотам будет полезно посмотреть на местности на результаты своей работы – совсем недавно полк не раз летал на штурмовку расположенных в этом месте окопов и блиндажей гитлеровцев.

Летчики тряслись в кузове полуторки, с интересом разглядывали места недавних боев. Многим из них не часто приходилось видеть, как выглядит война вблизи, на расстоянии вытянутой руки, а не из кабины штурмовика. Тягостное, если честно, зрелище.

Немцы, отступая, выместили свою злобу на мирных жителях. Расстреливали, вешали, сжигали деревни и села. Это у них называлось создать «мертвую зону» на пути наступающих советских войск.

Когда грузовик проезжал через одну деревню, водитель не заметил кусок перекрученного взрывом железа и пробил колесо. Естественно, остановился для ремонта. Летчики вылезли из кузова и отошли в сторонку перекурить.

Экспат жадно разглядывал открывшуюся перед ним картину. Деревенские дома, которые не пострадали от мин и снарядов, сожгли вражеские факельщики. И теперь над пепелищем возвышались лишь почерневшие от огня трубы русских печей. И тем не менее, жизнь уже потихоньку возвращалась сюда. В это сложно было поверить, но люди селились в бывших дотах и блиндажах, перебравшись в них из тесных погребов, где они ютились в период оккупации.

Маленький чумазый мальчонка в длинной, не по росту, телогрейке, подпоясанной солдатским ремнем, из всех сил тянул санки с ведром воды. Рядом с ним медленно шла совсем уж крохотная девчушка в кургузом пальтишке и ветхих валенках. На руках у малышки сидел облезлый черный котяра с приметной белой грудью и такого же цвета «носочками» на лапах.

Пилоты увидели детей, остановили их и начали торопливо совать все продукты, что были у них с собой. Малахов же, расспросив ребятишек, узнал, что они беженцы из соседнего села. Там с жильем было совсем плохо, и мать решила перебраться в эту деревню.

А Григорий, увидев жалкого худющего кота, вдруг почему-то вспомнил, как нашел однажды маленького котенка. Тогда его пришлось оставить у пехотинцев.

– Как зверя зовут? – спросил он у девочки.

– Не знаю, – равнодушно ответила малышка. – Мы его у родника нашли. Он сам к нам вышел. Мяукал, да так жалобно, что Егорка, – она показала на мальчишку, – сказал взять его. Мамка пусть думает. А мне он не нравится, дяденька, страшный он!

– А ты отдай его мне? – сам того не ожидая, вдруг попросил Дивин. – Отдай, а?

Вот так экспат и обзавелся зверем. У кота оказалась повреждена задняя лапа, ребра торчали так, что становилось боязно, почему они до сих пор не пробили ему шкуру, шерсть выпадала клоками, но Григорий был счастлив. Он по возвращении в полк тщательно отмыл страдальца, вместе с Таей прочистил и перебинтовал лапу и, самое главное, накормил бедолагу. Ко всеобщему удивлению, кот не набросился на еду, а брал ее из миски осторожно, можно даже сказать, деликатно.

– Надо же, – удивлялся больше всех Прорва, – я думал, он у тебя пальцы вместе с миской откусит.

Младший лейтенант устроил зверя под своим топчаном в ящике из-под патронов. Всей эскадрильей долго придумывали коту имя.

– Авиационное что-то должно быть, – доказывал Малахов. – На хрена нам все эти деревенские Васьки-Мурзики?

– Ну да, назови его тогда Элероном или Фюзеляжем, – не соглашался с ним экспат. – Чем тебе обычное имя не угодило?

– Погодите, – осенило вдруг сержанта Катункина. – А помните, нам недавно комиссар рассказывал, что фрицы наши самолеты «шварце тод» прозвали?

– И что с того? – недоуменно обернулся к нему Малахов.

– Ну как же, – улыбнулся летчик. – Шварце – это черный в переводе с немецкого. И найденыш этот подходящего колера.

– Тогда уж пусть целиком прозвище носит, – засмеялся комэск. – Черная смерть! Особенно для мышей.