– Я всегда вами восхищался.
Они рассмеялись, и Тахион сказал:
– Ну, не славно ли? Очевидно, что у нас обоих прекрасный вкус. – Тахион замолчал, чтобы сделать глоток бренди. – Почему вы сюда приехали?
Дэвидсон пожал плечами:
– Интересно.
– Что именно?
– Политический процесс. Может ли один человек что-то изменить?
– О да. Я в этом уверен.
– Но вы принадлежите культуре, которая высоко ценит достижения индивидуума, – отметил Дэвидсон, крутя рюмку между ладонями.
– Я так понимаю, что вы с этим не согласны?
– Не знаю. Я сомневаюсь, что можно позволить видению и мнению одного человека определять политику.
– Но в данной политической системе этого не бывает. Даже в моей аристократической культуре абсолютный деспот – это выдумки. Всегда имеются конкурирующие интересы.
– Да, но как вы делаете между ними выбор?
Хмурясь, Тахион ответил:
– Вы принимаете решение.
– Это звучит так просто. Но какое право вы имеете замещать вашим мнением… э…
– Волю народа? – подсказал Тахион.
– Да.
Тахион свел пальцы рук у себя перед губами, запрокинул голову и устремил взгляд на винные бокалы, свисающие с подставок стеклянными сталактитами.
– «Представитель отдает народу не только свои труды, но и свои суждения – и он предает их, если жертвует ими ради их мнения». Эдмунд Берк.
Смех Дэвидсона был резким и звучным. Тахион застыл.
– Доктор, вы меня поражаете.
Тахион не стал отвечать. Он знал, что поражает людей. Он поражал их с самого момента своего прибытия на эту планету. 23 августа 1946 года. О, идеал! Как летит время!
Сорок два года. Он прожил на этой планете почти столько же, сколько на своей собственной. Дом…
– Эй! Где вы были?
Темные внимательные глаза были полны тревоги.
– В мире, которого для меня больше не существует.
Тоска по дому колючим комом застряла у Тахиона в горле.
Взгляды мужчин встретились.
– Это похоже на Такис? – негромко спросил Дэвидсон.
– И на Землю. Предательство, наверное, это единственная постоянная в непостоянной вселенной. – Тахион резко встал. – Прошу меня извинить. Вы были правы: мне действительно нужно побыть одному.
День получился неудачным. Спектор растянулся на кровати, подложив под спину две подушки. В одной руке он держал дистанционный пульт от телевизора, в другой – бутылку виски. Это был его ежевечерний ритуал, и благодаря ему он чувствовал себя не таким выбитым из колеи.
В этом здании ему Хартманна не достать – если только не привалит невообразимая удача. А все его везение ушло на то, чтобы сюда добраться. У него не было доступа в те части отеля, где будет Хартманн, если не считать пресс-конференций. Но он заметил, что политики редко смотрят в глаза другим людям – если только те не задали им вопрос. Он не настолько туп, чтобы привлечь к себе такое внимание.
Он сделал глоток виски и наугад выбирал каналы. Атланту снова разгромили – на этот раз «Кардиналы». В новостях было полно политической болтовни, конечно. Трахал ли Хартманн ту суку, идиотку-журналистку? Действительно ли Лео Барнет считает, что с ним говорит Бог? Спектор был бы рад, если бы ему заказали их всех. Политиками обычно становятся те люди, которым не хватает морально-этических принципов, чтобы оставаться адвокатами.
В конце концов он остановился на старом кинофильме. Это была историческая лента, действие которой происходило во Франции во время революции. Там был парень, который разговаривал как Оди Колон из мультфильма «Король Леонардо». Спектору показалось, что у актера была двойная роль, но он смотрел недостаточно внимательно, чтобы быть в этом уверенным. Все цвета были совершенно не такими, как в жизни. Какие-то пастельные тона, которые
