Хартманн говорил. Тахион завороженно наблюдал за движениями его губ – и не слышал ни слова. Поверх обычных знакомых черт лица плавали другие: раздутые, развратные, злобные. Со сцены на него скалился Кукольник.

Ему стало тошно, и он опустил взгляд. Тупо уставился на свою культю. Мысли кружились, словно подхваченные ветром листья. «Надо его остановить.

Как?

Надо что-то сделать. Что?

Надо подумать.

Его нужно остановить. Как?

Как? Как?»

Отчаянные вопли прервали речь кандидата и приветственные крики толпы. Тонкий ручеек, словно струйка крови, пробивающейся в здоровую ткань. А потом он начал растекаться, превращаясь в кровоизлияние. Репортеры вокруг Тахиона почувствовали, что что-то происходит. Они рванулись вперед, увлекая Таха за собой. И столкнулись со стеной бегущих людей. Делегаты, раззявившие рты от ужаса, мчались к выходам.

Мир сузился до беспорядочно дергающихся рук, запаха страха. Щиты Тахиона дрогнули под напором пятнадцати тысяч человек, переполненных либо страхом, либо смятением.

Коренастый мужчина, грудь которого покрывали значки, щелкавшие, словно кастаньеты, налетел на миниатюрного такисианца. Тах завопил – пронзительно и отчаянно: повязки, покрывавшие место ампутации, зацепились за пряжку ремня, и его дернуло следом за бегущим. Он потерял равновесие и упал. Повязка слетела.

Чьи-то ноги пробежали у Таха по спине, выбив из него дух. Он почувствовал, что треснувшие ребра не выдержали. Раскаленная кочерга вонзилась ему в грудь и стала погружаться все глубже с каждым его вдохом.

Однако это было пустяком по сравнению с дикой болью в руке: перепуганные люди бежали по нему, и их каблуки впечатывали культю в пол зала.

«Я умираю». Удушающий шершавый страх лежал у него в глотке. Ярость раскаленной нитью вспыхнула в нем. «Нет! Будь я проклят, если умру столь унизительным образом! Затоптанным потерявшими голову людьми».

Понадобилась вся его сосредоточенность, чтобы собрать свои мысли в удушающем одеяле боли. Разум Брауна стал знакомым огоньком в океане безумия. Его способность метнулась к нему и угнездилась рядом, словно птичка, вернувшаяся в безопасное убежище. Он прочел в мыслях сильного туза смятение и неуверенность.

«Джек, спаси меня!»

«Тах?»

«Помоги мне! Помоги!»

Он больше не мог поддерживать контакт и со вздохом ушел.

Но Джек уже спешил ему на помощь.

Вес грузового состава врезался в Маки сзади. Под его напором его правая ладонь, наконечником копья выставленная на вытянутой руке, вонзилась прямо в грудь мужчины в розовой рубашке и бежевом галстуке. Мощный удар отправил его вперед и вниз. Его рука вырвалась из грудной клетки мужчины, разбрызгивая кровь. Маки рухнул на пол. Его голова ударилась о деревянный пол, в груди что-то затрещало.

Вопя от ярости и боли, он впустил свою силу во все тело. Нападавший с воплем скатился с него. Маки вскочил на ноги.

– Ах ты, мудак! Я тебе хер отрежу и заставлю проглотить!

Он кричал уже по-немецки, но это не имело значения: его руки все равно скажут все важное.

Сквозь пелену слез он увидел несущийся ему в лицо кулак. Что-то сработало у него в голове – какое-то мгновенное сомнение, неуверенность. Он запоздало стал сбрасывать материальность.

Удар попал ему в подбородок, отбросив голову назад…

…а потом прошел насквозь, не причиняя никакого ущерба.