замка.

– Робби… – прошептала я. – Он вернулся. Живой! А Грейс и не знает… Чудище, то, что мы видим, происходит сейчас? Робби только сейчас пришвартовался? И Грейс с Хоуп только сейчас разговаривали?

Он кивнул.

– Тогда еще не поздно! Боже мой… Если Робби отправится в Синюю Гору сегодня же, он прибудет лишь через два месяца, а ведь он не отправится… У него первым делом команда и корабль. Да и сам он очень плох – по нему видно. Хорошо, если догадается хоть весточку послать, но ведь у этих гордецов все не как у людей – начнет из ложной скромности откладывать зачем-то. Боже мой…

Я в волнении прошлась туда-сюда по комнате. Чудище, аккуратно вытерев столешницу тряпкой, устроилось в своем большом кресле, но мне сейчас было не до него.

Надо рассказать Грейс. Если она обручится с этим священником – даже если просто решит, что дала ему повод надеяться, – она пойдет до конца. Из чувства долга. Несмотря на всю любовь к Робби.

– А ты не мог бы послать ей подходящий сон? – придумала я.

Он шевельнулся в кресле:

– Мог бы, но сомневаюсь, что получится. И даже если получится, она не поверит сну.

– Почему? Ведь отец верит?

– Да. Потому что ему хочется верить. И он видит цветущие розы, подтверждающие действие волшебства. А Грейс часто снится, что Робби благополучно возвратился домой. Она понимает, что эти сны всего лишь порождение ее любви, и приучила себя не верить им. Поэтому и моему сну не поверит. И потом, твои сестры – барышни прагматичные, вряд ли мне удастся хоть что-то им внушить. Вот отец твой – другое дело. И Жер. И Мерси, кстати. Но ни отец, ни Жервен, сама понимаешь, не признаются, что им приснился Робби, – чтобы не растравлять раны Грейс. А Мерси еще слишком мала.

Я остановилась посреди комнаты:

– Ты хорошо знаешь мою семью.

– Я много за ними наблюдал, с тех пор как твой отец в одиночестве отправился домой. Они стали мне очень дороги – думаю, из-за тебя. Вот я и посматриваю, проверяя, все ли у них хорошо.

– Тогда отпусти меня домой – на день, на часок! – я только скажу Грейс, и все. Она не должна выходить за Лори, иначе она останется несчастной до конца дней своих, узнав, что сердце не обманывало ее насчет Робби. Заодно родные увидят, что со мной все отлично, что я счастлива и за меня можно не тревожиться. А потом я вернусь. И больше никогда не попрошу свободы. Пожалуйста, Чудище! – Я опустилась на пол перед креслом и положила руки Чудищу на колени. В комнате с задернутыми портьерами по-прежнему царил полумрак, выражения лица его я не видела, только глаза блестели в темноте. В наступившей тишине слышалось лишь мое собственное дыхание.

– Я не могу тебе отказать, – наконец проговорил он. – Особенно в том, чего ты желаешь всем сердцем. Даже если это будет стоить мне жизни. – Он вздохнул так глубоко, словно хотел вобрать весь воздух в комнате. – Езжай домой. Я отпускаю тебя на неделю. – Наклонившись он вынул из большой вазы, стоявшей рядом с креслом, пышную алую розу, похожую на ту, которую привез домой отец почти восемь месяцев назад. – Вот, возьми. – Я ухватила мокрый холодный стебель. – Неделю она простоит свежая и крепкая, как сейчас, но на восьмой день завянет и умрет. И тогда ты узнаешь, что твой преданный друг тоже при смерти. Потому что без тебя, Красавица, мне не жить.

Ахнув, я посмотрела на него в ужасе:

– Неужели ты не можешь отправить меня, как посылаешь сны? Так будет быстрее. И тогда ты сам вернешь меня обратно, прежде чем… прежде чем случится непоправимое?

– Я мог бы. Но ты должна взять с собой Доброхота, а его я так отправить не сумею – помнишь, я говорил? Он обезумеет.

– Тогда пусть останется здесь, с тобой.

– Нет. Он терпит меня лишь из любви к тебе. Забери его. Если отправишься сейчас, будешь дома к ужину.

Дома к ужину. Эти слова заполнили мои мысли до отказа, вытесняя все сомнения, мешающие мне покинуть несчастное Чудище. Вся тоска по родным, которую я старательно подавляла вот уже несколько месяцев, всколыхнулась и затопила меня до краев, не давая даже вздохнуть. Я встала, пытаясь разглядеть сквозь толстые стены замка крошечный домик на другом краю заколдованного леса.

– Не снимай кольцо, – попросило Чудище. – И вспоминай обо мне.

Я рассмеялась.

– Как же я забуду тебя? – звонким от нетерпения голосом воскликнула я, склоняясь к нему и целуя бессильно лежащую на коленях полураскрытую правую ладонь, а потом подняла голову и отыскала в полумраке его глаза. Они странно поблескивали, будто от слез, но, может, это мой взгляд затуманился. Отворачиваясь, я заметила краем глаза, как он медленно загибает пальцы правой руки, будто сжимая что-то в ладони.

Я побежала к себе в комнату, которая оказалась прямо по коридору и за углом, схватила шелковый платок, завернула в него несколько нужных вещей, потом в другой платок завязала буханку хлеба от завтрака и пару апельсинов, не успев даже удивиться, почему завтрак до сих пор не убрали. Набросив