– В чем? – спросила Грейс.

– Не знаю. А жаль. И жаль, что не пойму, откуда берутся эти сны. Можно ли им верить?

– Мне кажется, можно, – решила Хоуп. – Вполне можно. Они как розы – посланы в утешение.

– И мне хотелось бы так думать, – ответил с улыбкой отец.

– А когда Красавица придет домой? – раздался вдруг чистый, звонкий голосок Мерси.

От ее слов, будто от камня, брошенного в пруд, сквозь который я во сне смотрела на родных, пошли круги, и я успела заметить лишь изумление и легкий испуг на лицах, прежде чем сон слетел окончательно. Первое, что я подумала, проснувшись: «Вчера я надевала голубое платье на прогулку и махала рукой Чудищу на обратном пути к замку».

За окном бледнела ясная заря. За ночь распогодилось, я не увидела ни облачка на чистом голубом небе. Не выспавшись, я долго клевала носом над чашкой с чаем, а потом медленно спустилась по лестнице и вышла в сад.

– Доброе утро, Красавица! – раздался голос Чудища.

– Доброе утро, – зевнув, ответила я. – Прости. Из-за бури почти всю ночь не спала. А потом еще этот сон под конец… – ляпнула я, не подумав спросонья, и снова зевнула.

– Какой сон?

– Да нет, нет, ничего особенного, – замялась я.

Мы как раз подошли к конюшне, и я стала выводить Доброхота. Он перешагнул через порог, навострил уши при виде Чудища и отправился искать траву посвежее. Лужайки еще не просохли после ночного ливня. Ногам в башмаках было сухо, однако подол юбки скоро промок насквозь.

– Тебе приснились родные? – прервал мой спутник затянувшееся молчание.

Я уже открыла рот, чтобы его разубедить, но передумала и кивнула, опустив глаза и качнув носком ботинка подвернувшуюся маргаритку. Та рассыпала веером дождевые капли, которые заблестели радужным нимбом.

– Тебе обязательно читать мои мысли?

– Я не читаю, – отозвалось Чудище. – У тебя все на лице написано.

– Они часто мне снятся. Но в этот раз было по-другому. Я как будто перенеслась к ним туда, в кухню, только оставаясь невидимой. Я различала все сучки на столешнице – не по памяти, а глазами. У Жера большой палец был забинтован. У отца знакомая рубашка, но с новой латкой на плече. Я все видела.

– И слышала? – кивнуло Чудище.

– Да… Они говорили обо мне. И о розах. Отец сказал, что я ему приснилась скачущей к замку в голубом платье и вид у меня был счастливый. Он пожалел, что не знает, можно ли верить этим снам, а Хоуп его обнадежила, сказав, что наверняка можно и что розы и сны посланы нам в утешение.

– Она права.

– Откуда ты знаешь?

– Это ведь мои розы. И сны – тоже моя работа.

Я вытаращила глаза.

– Отец видит тебя во сне каждую ночь, а наутро пересказывает остальным. Их это утешает, по-моему. Я стараюсь, чтобы меня там не было видно.

– Откуда тебе известно? Ты можешь за ними подглядывать? – не сводя глаз с Чудища, спросила я.

Он отвел взгляд:

– Могу.

– А мне позволишь?

– Если ты так хочешь, я покажу, – печально глядя на меня, ответил он.

– Да, хочу! Пожалуйста!

Поставив Доброхота в конюшню, я пошла вслед за Чудищем в замок – лестницы, коридоры, снова лестницы, и вот мы уже в той самой комнате, где я впервые увидела Чудище. Он задернул портьеры, закрыл дверь, и в полумраке таинственно блеснул маленький столик, пристроившийся за креслом Чудища. Тот посмотрел на него пристальным взглядом, а потом, взяв с каминной полки стакан и пробормотав несколько слов, вылил содержимое на поверхность столика.

– Иди сюда, встань рядом, – позвал он меня, возвращая стакан обратно.

Столешница представляла собой толстое блюдо из бледно-зеленого, похожего на нефрит, камня. В нем клубилась серая дымка, напоминающая водовороты в гавани во время прилива. Постепенно она рассеялась.

Я увидела своих сестер в гостиной. Грейс сидела уткнувшись в ладони, а Хоуп обнимала ее спереди за плечи.

– Что с тобой, сестрица? Что случилось?

В окна лился утренний свет, из кузницы донесся едва слышный смех Жервена.