отплывать после будет просто опасно. Нас размечет бурей, разобьет о скалы, а если мы все же доберемся до устья Днепра, в то время там уже будет лед, и мы не сможем войти.

– Но что же делать?

– Готовься к мысли, что мы будем здесь зимовать. Грек же сказал: кормить будут хоть до весны.

– Что? – Эльга пришла в ужас, женщины загомонили. – Зимовать? До весны? Да нет, никак нельзя! Нам надо домой! Дети… Киев… Это получается, меня не будет дома целый год!

– Ну а я что могу сделать?

– Что же ты раньше не сказал?

– Сказал бы, и что? Ты впервые увидела Костинтина как раз тогда, когда надо было уезжать! Если бы он принял нас сразу, а не через двенадцать недель, то в те дни у нас состоялся бы не первый, а последний прием, и мы успели бы закончить все дела и уехать с купцами. Но ты сама тогда сказала, что все только начинается. Если бы ты ездила только креститься, то назавтра и тронулись бы восвояси. Но ты же приехала разговаривать. И договариваться.

Эльга села на каменную скамью. Все так и есть. По пути сюда они, конечно, рассчитывали на то, что их примут сразу. Как же иначе? Если бы Константин или Роман явились к ней и встали своими хеландиями в Почайне, она приняла бы их в ближайшие дни, дав время лишь отдохнуть и привести платье в порядок. Кому бы пришло в голову заслать гостей из-за моря, скажем, в Вышгород и солить их там двенадцать недель!

– Уж как узнали, что столько ждать, можно было понять… – проворчал северянский посол Полымец.

– И что? – возразил ему Уддгер, молодой приближенный Фасти ярла из Варяжска. – Посмотреть на стены и поехать назад? Если бы мы пришли, как Вещий, с тысячей кораблей, нам бы, может, дали дань за то, что мы просто прогулялись по морю, но мы ведь хотим чего-то другого, нет?

Нет, разумеется, Эльга не могла уехать с пустыми руками – ни с самого начала, когда впервые услышала слово «септембриос», ни после приема, когда отплыли купцы. Даже если бы она еще тогда осознала, что задержка грозит зимовкой, это ничего не изменило бы.

– Ну, зимовали мы в местах и похуже! – вздохнул Хранислав, ладожский посол, боярин Ингвара-младшего. – Хоть посмотрим, какая она, зима греческая…

Благодаря дружбе с этериархом Саввой кто-нибудь из послов с небольшой – отроков в десять – дружиной постоянно выезжал погулять по окрестностям или в Город. В свободные от переговоров дни Эльга с княгинями тоже выбиралась из Мамантова предместья. Осматривали монастыри и церкви – этих в Константинополе и ближайших окрестностях понастроили столько, что, если навещать в день по одному, хватило бы на год. Видели головы святых апостолов – оправленные в золото, закрытые в самоцветных ларцах, и топор Ноя, и корзины с корками ячменных хлебов, уже почти тысячу лет сохраняемых силой Господнего чуда.

Ездили в «сиротопитательницу», иначе сиротский дом Святого Павла, где на счет василевса жили и обучались полезным ремеслам осиротевшие и подброшенные дети. Были в больнице Святого Сампсона близ Мега Палатиона – двухъярусном каменном здании с собственной цистерной, где тоже на средства василевса содержались больные. На первом этаже помещались недужные женщины, на втором – мужчины, их лечили ученые целители, а выхаживали сиделки. Имелись отдельные покои для страждущих различными хворями – лихорадками, болезнями глаз, с ранами и переломами, с болезнями утробы и даже… всякими иными причинами, с которыми в баню стыдно ходить. При каждом отделении служили по два лекаря и человек шесть-семь его помощников; часть из них оставалась с больными и ночью. Пользовали не только молитвами – хотя еще со времен самого святого Сампсония, основателя лечилища, там отмечались чудеса, – но могли вскрыть нарыв, снять опухоль. Для каждого имелся постельник, подушка, одеяло, а зимой выдавалось еще одно – из козьих шкур. Для неимущих держали запас сорочек, чтобы их одежду отдавать в стирку.

Побывали в научилище при монастыре – схо-ле-о, – где мальчики разных возрастов обучались чтению и счету. В честь архонтиссы росов старшие ученики сочинили и пропели особую песнь; жаль, Эльга ничего в ней не поняла, но ей вручили стихи, переписанные на пергаментном свитке, и даже с изображением: женщина в красном платье и с белым убрусом на голове сидит на престоле, будто бы в домике. Сказали, что это она, хотя Эльга не углядела ни малейшего сходства с собой.

Смотрели акведук Валента – огромаднейший как бы мост двухъярусный, состоящий из арочных проходов, где по верхушке были уложены свинцовые трубы, а по ним в Город текла вода, собираемая в подземные цистерны. Изумляясь мощи этого сооружения, Эльга думала: а ведь иные городцы, где нет колодцев, могли бы куда дольше в осаде сидеть, если бы к ним вот так же шла вода по трубам. И еще бы стены возвести такие, как здесь – каменные и высоты неоглядной.

И вот это все, полезность и продуманная устроенность сих заведений, по правде сказать, поразили Эльгу и бояр не менее, чем красоты Святой Софии.

Середина месяца октобриоса выдалась пасмурной и дождливой. Низкие дождевые облака закрывали солнце, и тогда море приобретало густой серо- зеленый оттенок – «зимний цвет», как говорили греки. По большей части русы сидели в палатионе, наружу выбирались только Харди из Волховца и Алдан – они были оба родом из Хейдабьюра, а там дождь почти то же самое, что воздух, – а с ним неугомонный Уддгер и кое-кто из отроков. За эти месяцы у них завелась привычка сидеть в харчевне возле церкви Маманта и пить разбавленное вино с козьим сыром. Возвращаясь, они обычно поддразнивали Харди,