есть людей, а робость – с любопытством. Но на сей раз наука одолела природу, и Анна, более старшая из двух сестер, шагнула вперед.

– Мы рады случаю доставить удовольствие архонтиссе и ее приближенным. – Сегодня Эльга впервые слышала ее голос, поскольку при встрече в китоне Елены девушки ни разу не раскрыли рта. – Только здесь, у нас, можно увидеть, как делают порфировые шелка, а еще все виды узоров, какие не умеют ткать больше нигде. В этом искусстве наши ткачи совершенствуются уже много веков, и во всем мире им не найдется равных.

Эльга поблагодарила их за любезность, и две царевны повели гостий по мастерским. По пути рассказывали про египетских ткачей, уже пятьсот- шестьсот лет назад умевших ткать шелка с изображением людей, растений и животных. О сирийских красильщиках, прядильщиках и ткачах, которые использовали шелк-сырец из Индии и Китая, пока, пятьсот лет назад ромеи не начали сами разводить гусеницу, производящую из себя шелковую нить. Гинекеи же, принадлежавшие василевсам ромеев, возникли пятьсот лет назад и находились в разных городах: Александрии, Константинополе, Карфагене.

Поглядывая на своих спутниц, Эльга видела, как порой они морщились. Оказывается, прекрасные греческие платья сделаны из отрыжки какой-то гусеницы! Ярослава брезгливо озиралась, будто боялась, что гусеницы вдруг поползут по полу.

Однако гусеницы остались где-то в Сирии, а здесь во многих чередующихся помещениях стояли ткацкие станы. Огромные сводчатые окна пропускали много света, позволяя оценить богатство красок и тонкость узоров. Русские княгини долго ходили вокруг станов, осматривая со всех сторон. Нити основы здесь были натянуты не сверху вниз, как они привыкли, а над полом, будто стол. Толстый сириец объяснял устройство, но понять удалось мало кому. Натягивались сразу две основы, разных цветов. Чтобы соткать один-единственный ряд, приходилось сначала при помощи брусков, плоских реек и тонких острых спиц выводить вперед нужную основу и нужное количество ее нитей в нужных местах. Тончайших же шелковых нитей на ширину сустава пальца приходилось от шестидесяти до ста двадцати, как им объяснили, – неудивительно, что каждый переброс какого-то из сменяемых утков – одного из трех- четырех цветов – требовал долгой подготовки и узор на широкой тканине рос очень и очень медленно.

– У самита две основы, а утка? может быть и два, и три, и пять, – рассказывала Анна. – В заправке у него шесть нитей: три связующей основы, три внутренней. А основы бывают каждая своего цвета – так удобнее. Поэтому эта ткань и называется «эксамитос» – «из шести нитей». Сложный узор образуют утки? разных цветов, а основы скрывают с внешней стороны лишние части.

– Ну, амита – в одну нить, – стала объяснять Зоя, показывая на пальцах. – Димита – в две нити, два цвета, тримита – три нити.

Убедившись, что варварские архонтиссы не кусаются и ведут себя вполне пристойно, багрянородные девы успокоились и оживились. Изумление гостий забавляло их, и они, похоже, радовались: им, девушкам, нашлось дело в ходе приема чужеземных послов, да еще таких важных! Впервые за две тысячи лет – после царицы Савской – к господину всей земли, василевсу ромеев, явилась на поклон женщина – правительница с окраин мира. Не то что все эти бесконечные болгары, ивиры, тарситы, испаны, сарацины, персы, франки, саксы и Бог знает кто еще, кого отец и брат принимают по три посольства за один раз. Неудивительно, что отец приказал приготовить Магнавру, отменил все другие приемы на этот день и посвятил русам все свое время до окончания дел и ухода во внутренние покои. Впервые на памяти дочерей в эти покои был допущен кто-то из чужеземцев, и они смотрели на Эльгу с чувством, будто к ним явилась новая царица Савская – прямо из Библии. Да и не так уж часто им выдавался случай поговорить с кем-то вне привычного круга домашних лиц: из своих покоев они выходили только в церкви, но и там вокруг них смыкался плотный строй – все те же жены царедворцев, служанки, евнухи.

– О боги, он что – наказан? – невольно воскликнула Эльга, увидев первого ткача.

Еще довольно молодой щуплый парень не просто сидел за станком, а нависал над ним на ремешке, обхватывающем нижнюю часть горла. И при этом еще улыбался знатным гостьям.

Оказалось, ничего подобного. Сами ткачи таким образом подвешивают себя к станкам: это обеспечивает легкий, почти невесомый пробой утка в тонких нитях, а значит, однородную плотность ткани. К тому же от усталости ткач со временем начинает невольно опираться на бердо, что тоже вредит гладкому сложению нитей, а при подвешенной верхней части тела это не грозит.

Княгини только переглядывались, вытаращив глаза. Но плотность ткани и тонкость нитей и впрямь были необыкновенными. Они-то думали, сидя дома, будто все знают о прядении и умеют ткать! Да, умеют: лен-полотно и шерсть «в елочку» либо «в рубчик». Ткать учится любая славянская девочка: и простого, и высокого рода. Не умеющая этого считается непригодной в жены, неспособной продолжить род – ибо ткачество есть работа богини-матери, на своем небесном стане сотворяющей зримый мир и его судьбы. Прядение и ткачество – женская часть служения божествам, их вклад в возобновление вечно живущего света белого.

Но если жены русские так привыкли относиться к своему жизненному полотну – простому и без узоров, разве что с косым рубчиком, – то от зрелища этих шелковых миров волосы шевелились на головах под повоями. И насколько узорные паволоки Елениного гинекея были богаче, сложнее и многомернее, чем льняная тканина, которую умели производить они сами, насколько же сложнее, богаче и многомернее был сам этот мир. А значит, и боги этого мира. Вернее, тот Бог, единый в трех лицах, чье величие, мощь и непостижимость они видели здесь на каждом шагу, в каждой вещи. Все те впечатления, которые жадно впитывали их глаза и пытались осмыслить умы, сошлись воедино в этих паволоках, рождая смесь восхищения, вожделения, недоумения и отчаяния.

– Откуда же вы ткачей берете? – спросила Эльга у Анны.

Казалось, что творить эти чудеса должны какие-то особые люди, чародеи либо ангелы. Даже видя своими глазами, как родятся на шелковом полотне