Если она вызвала гнев василевса, почему ей все же поднесли ту чашу? Константин не успел приказать? Забыл о ней? Не решился оскорбить гостью, сидящую с ним лицом к лицу?

Но отроки правы. После такого остаться – значит утереться и продолжать кланяться, когда тебе плюнули в морду. Чего-чего, а уважения таким путем не добьешься.

Рука Мистины у нее за спиной двинулась вперед и мягко обвилась вокруг стана. Старший посол явно думал не о том, о чем она. В темноте отроки не могли этого видеть, но Эльга очнулась от своих мыслей: пора заканчивать этот совет. Все ясно.

– Уезжайте, Улеб, – со вздохом кивнула она.

– А ты? – спросил Мистина. – А мы все? Думаешь, нам стоит остаться?

В голосе его слышалось сомнение.

– Да, – твердо ответила Эльга, крепче стянула мафорий на груди и поднялась. – Мы ведь еще ни о чем не договорились.

На темной лестнице Мистина вдруг приобнял ее, удерживая на месте, и шепнул:

– Не ждал, что ты сегодня снова выйдешь.

– Почему? – Эльга повернулась к нему.

– А ты не помнишь, как из Города домой попала?

– Что я не помню?

– Ты заснула мертвым сном еще по дороге в гавань. Я тебя вынул из носилок, ты не проснулась. Посади я тебя в лодье на скамью, ты бы за борт свалилась. Пришлось на руках держать всю дорогу.

– Йо-отуна мать! – в непритворном ужасе охнула Эльга, вообразив это зрелище. – Надо было меня разбудить!

– Да ладно. Думаешь, ребята не понимают? Мы-то все ходили, глазами хлопали, а ты одна от всех этих скопцов отбивалась.

– Сдается мне, ты во дворце винищем набрался, с Костинтином заодно! – Теперь Эльга сообразила, отчего василевс в Аристирии держался с таким лихорадочным оживлением.

– А как же! – Мистина развел руками. – Он сам пил как конь и нам с Олежкой приказывал наливать! Олежка как приехал, так и уснул чуть ли не на лестнице! Завтра утром тяжело ему придется.

– Зато ты, я смотрю, весел, как молодой лосось!

– Тебя это удивляет?

Он явно намеревался ей показать, что не утратил бодрости, но Эльга оттолкнула его и сбежала по ступеням.

– Ну, скажи, – шепот позади возле уха коснулся теплом ее кожи, – ты все еще любишь меня?

Два дня, минувшие после ее погружения в купель, он думал только об этом, но не находил случая спросить. Или давал ей осмотреться и самой понять ответ на этот вопрос.

– Да когда же это я тебя любила? – Эльга обернулась.

– Но сейчас ты не любишь меня так же, как раньше? – Он положил ладони ей на плечи.

Она молчала, сама пытаясь понять: как раньше или нет? Так сразу и не охватишь умом те разнообразные связи, что между ними возникли за эти двадцать лет. Первые тринадцать лет они состояли в двойном свойстве: он был побратимом ее мужа и мужем ее сестры. А в тот самый день, семь лет назад, когда он сжал ее пальцы на рукояти скрама, приставленного к его груди, другой клинок в другую грудь он вбил на всю длину. Это ведь Мистина нанес единственный смертельный удар древлянскому князю Маломиру, свершив тем самым их общую месть за Ингвара – жены и побратима. Тот жуткий миг вдвое усилил связь, сложившуюся между ними за все годы.

За тот удар Эльга и сейчас считала себя обязанной Мистине. И это было очень важное открытие.

Возможно, тот день стал самым важным днем ее жизни до крещения. И тогдашние чувства оказались живы. Их не смыла вода купели и завет прощать врагов. Она давно не думала о Маломире – уже ни к чему. Но по-прежнему радовалась, что может не думать о нем, ибо он мертв, месть свершена, оружие вложено в ножны.

А если бы… Если бы она потеряла мужа только сейчас, или если бы она уже тогда, семь лет назад, была бы христианкой? Простила бы она древлянам убийство Ингвара, оставив отмщение Богу? Эльга чуть не засмеялась. Да при чем здесь это? Месть – лишь последняя из трех причин, которые подвигли ее сделать то, что она сделала. Будь она христианкой уже тогда, даже прости она Маломира – его участи это не изменило бы. И крещение не сняло бы с нее обязанности сохранить державу своих предков и наследие сына. А прощение… что такое прощение? Ненависть ее к Маломиру ушла в землю вместе с его кровью. Какой смысл ненавидеть мертвеца? Можно считать, она простила его еще там, когда тело рухнуло к ее ногам и кровь из единственной раны – Мистина ударил ножом под дых – брызнула на подол ее белой «печальной сряды».

В ту ночь они с Мистиной оба были одеты в белую «печаль» и оба покрылись кровью с ног до головы. Вода всех морей и океанов не сможет смыть память о ней.