масле скользящее по блюду: упустит на шелковую скатерть, горюшко! Ярослава озирается, ищет, обо что бы вытереть жирные пальцы; прислужник склоняется, предлагая чашу с душистой водой для омовения рук. И как эти гречанки ухитряются при таком обилии жирных блюд не заляпать свои паволоки?

Володея закашлялась, прикрывая рот рукавом; прислужник подал ей платок, а потом чашу. Прибыслава долго приглядывалась к частям какого-то морского гада, и любопытство победило брезгливость. Как оказалось, зря: взяв кусочек в рот, княгиня смолянская скривилась и огляделась, выискивая, куда бы выплюнуть. Но куда, когда кругом мармаросы, золото и шелка? Сделав над собой усилие, проглотила, схватилась за горло… Еще раз сглотнула, крепко зажала рот ладонью; плечи ее дернулись, в вытаращенных глазах отразился ужас. Все, край… Эльга с беспокойством оглянулась на прислужника, но другой уже подбежал к гостье, под локоть поднял из-за стола и быстро вывел. Эльга перевела дух: успели, кажется. Она сама полезла бы под стол от срама, если бы Прибыслава извергла проглоченное прямо на этот стол, среди золотой посуды.

Две соседки Эльги переглядывались и улыбались. Ежедневно обедая в обществе августы, они не так часто видели нечто, нарушающее привычный, много веков назад установленный порядок. Эльга представила их, вот в этих паволоках и узорчьях, сидящими на бревнах возле костра и грызущими жесткую полоску вяленого мяса, разложенного по дружинному обычаю на щите. Или держащими на коленях глиняные миски и черпающими оттуда деревянными ложками кашу с налетевшими из костра частичками пепла. Ей-то не раз приходилось питаться подобным образом, отправляясь с дружиной на охоту или в более дальние поездки. Травинки и прочий мелкий мусор в котле каши или похлебки совершенно никого не беспокоили. Мельком вспомнилось детство: как они с Утой и другими детьми из Люботиной веси гуляли в лесу и усаживались перекусить на траве. Раскладывали захваченный из дома хлеб на платке, заедали собранной черникой или малиной. Брат Аська притаскивал из болота корни рогоза и запекал в костре, учил их есть его, отчего девочки оказывались по уши перемазаны в золе…

– Твоя светлость не находит ничего себе по вкусу? – вдруг обратилась к ней звучным голосом одна из патрикий-соседок – Павлина. – Вероятно, у вас принято готовить еду совсем иначе?

Она сама ела немного, изящно орудуя ножом и вильцами-пируни, отчего мягко позвякивали подвески на ее браслетах.

– Если твоей светлости нехорошо, то советую выпить мурсы с соком граната: это очень освежает, – добавила с другой стороны патрикия Агния.

Та была помоложе, постройнее и держалась почтительно-насмешливо. Почтительность относилась к событию – торжественному обеду у августы в честь чужеземной архонтиссы-игемона, а насмешливость – к варварству гостей.

– Благодарю вас, но я сыта, – ответила Эльга, обнаружив, что задумалась и забыла о еде.

Взглянула на другой стол: Прибыслава не вернулась. Уж не стало ли той совсем худо?

– Советую попробовать вот это, – Агния сделала знак слуге, и тот наклонился к ним с блюдом: там лежали, в окружении ломтиков лимона и зеленоватых соленых оливок, большие черные раковины, а в них что-то вроде шариков из не пойми чего в окружении желтоватой пены запеченных сливок и масла. – Я думаю, в ваших северных морях не живут мидии?

Агния велела положить этих раковин на свою тарелку и показала Эльге, как нужно подцеплять их пируни. Слуга сбрызнул шарики лимонным соком, Эльга попробовала. «Вроде мясо… а вроде рыба. Не большая беда, что у нас этого не водится».

– Надеюсь, твоей светлости понравилось угощение, – доброжелательно заметила гречанка.

– А если нет, тем лучше: можно будет съесть побольше сладкого, – с тонкой насмешкой подхватила Павлина. – Из вашей страны в Романию, я знаю, привозят много меда, но едва ли у вас известно, сколько прекрасных блюд можно с его помощью приготовить.

– Сладкое? – Эльга удивилась.

Ей казалось, что уже поданным можно было бы наесться на неделю вперед. Но тут пение смолкло, снова грянул орган, и обе ее сотрапезницы встали.

– Прошу твою светлость проследовать за мной в Аристирий, покой для завтрака, – ей снова поклонился атриклиний, – там обед будет продолжен в присутствии Константина августа и других царственных особ.

Оказалось, для вкушения пищи по утрам у василевса имелся отдельный покой. Но почему нет, если в его распоряжении семь палатионов, каждый из невесть какого числа этих покоев! Там стоял еще один стол из золота, с эмалевыми узорами, и за ним Эльга с изумлением увидела двоих детей возле Феофано: мальчика лет трех и крошку-девочку, еще моложе.

– Это чьи? – обрадованно воскликнула она.

Мелькнула мысль о внуке, который уже месяца три как должен родиться там, в Киеве. Или внучке…

– Твои? – Эльга посмотрела на Феофано.

– Это багрянородные дети августа Романа и Феофано, – подтвердил толмач. – Василий и Елена.

Кроме детей и их прекрасной матери, за золотым столом сидел Константин. Августы Елены не было, зато между Константином и Феофано устроился незнакомый Эльге молодой темноволосый мужчина. Небрежно развалясь на золотом кресле, он смотрел на Эльгу с улыбкой – мягкой и даже отчасти игривой. Крупным носом он напоминал мать, Елену, а взгляд больших светлых глаз выражал утомление, однако не казался надменным или