– Русы привыкли добывать свое достояние мечом. Они недоверчивы. Позже мои люди переговорят с тобой, патрикий, о нужной нам доле в добыче, чтобы не утомлять этим василевса и не утруждать мой женский ум, – поспешно сказала Эльга, видя, что Константин проявляет признаки нетерпения и может прервать беседу. – Но только с ним я могу и должна переговорить о залоге…
– Это другой разговор! – усмехнулся Артемий. – Обмен заложниками – обычное дело, наши посланники всегда делают это, когда отправляются к пачинакитам[24], и мы можем обменяться заложниками с вами на то время, которое понадобится на войну.
– Мне не нужны заложники из числа служителей, – Эльга покачала головой. – И сын мой на это не согласится. Наш обычай позволяет полное доверие лишь при условии кровного родства. При столь великом деле возможен лишь один залог: если василевс отдаст моему сыну в жены одну из своих дочерей.
Толмач, судя по его потрясенному виду, с трудом вымолвил это предерзкое требование. Глаза Константина вспыхнули, брови сомкнулись; василисса удивилась, а дочери ее переменились в лице и вытаращили глаза. Одна или две даже ахнули.
– Это невозможно! – резко ответил Василий, пока Константин, онемев от возмущения, искал слова. – Неслыханное дело, чтобы порфирогенита порфирогенета – багрянородная дочь багрянородного августа – соединилась браком с чужеземцем! Стала заложницей в варварской стране!
– Посмотрите на меня! – Эльга вскинула голову. – Я родилась на севере славянских земель, а в Киев попала как невеста-заложница. Такой порядок был заведен еще до моего рождения, между моим дядей, князем Олегом, и родом моего мужа. И вот теперь я – правительница Русской земли, архонтисса и игемон. Твоя дочь, василевс, станет править Русью и удержит мужа от нарушения договоров. Что толку тебе держать их здесь, как жемчужины, запертые в ларце? Как таланты серебра, зарытые в землю? Брачный союз между моим сыном и твоей дочерью – той, какую тебе угодно будет избрать, – пойдет на пользу нам всем. Твоя дочь принесет в приданое священные покровы, сосуды и средства на содержание церквей. Мы вместо выкупа дадим воинские дружины. А главное, при таком близком родстве никогда уже нам не придется обращать оружие друг против друга. Христова вера в Русской земле процветет, и через поколение вся Русь будет почитать тебя как отца.
– Ты… – Константин наконец справился с собой и сумел заговорить, – ты сама не знаешь, чего желаешь!
– Отчего же! – Эльгу уже трясло от волнения, но она крепилась, не позволяя себе сдаться. Казалось, вся земля и дружина русская смотрят на нее в эти мгновения, а за спиной стоит сам Вещий со своим щитом. – Всякая мать знает, какой доли желает своему единственному сыну.
– Оттого, что на священном престоле вселенской церкви христиан Святой Софии начертано страшное заклятие и нерушимый приказ великого и святого Константина: никогда василевс ромеев да не породнится через брак с народом, приверженным к особым и чуждым обычаям! Особенно же с иноверным и некрещеным! Дерзнувший совершить такое должен рассматриваться как нарушитель отеческих заветов и царских повелений, как чуждый сонму христианскому. И да будет он предан анафеме!
– Твой сын не крещен! – воскликнул Василий. – Большая дерзость – требовать для него багрянородную царевну!
– Пусть сначала и он приедет сюда и примет крещение! – добавил Артемий. – Но и тогда…
– Как ты видишь, даже среди самых сановитых ромеев не нашли мы достойного стать мужем нашей дочери, – холодно произнес Константин. – Пусть они лучше достанутся одному только Богу! Довольно этой неразумной беседы: нам пора перейти в триклинии и сесть за обед.
Царедворцы поднялись. Эльга тоже встала. Сопровождаемый знатными скопцами, Константин вышел в одну серебряную дверь; Елена августа поднялась, и по этому знаку служители препозита открыли для нее другую.
Следуя за василиссой через вереницу палат, убранство которых она теперь едва замечала, Эльга мысленно прикидывала итоги этой словесной битвы. Честно сказать, пока она ничего особенного не добилась, лишь рассердила своего крестного отца. Но, хотя ей противостояли трое мужчин – пусть двое из них мужчины лишь по уму, – итак, три мужских ума против одного ее женского тоже пока ничего не добились. Каждое войско вернулось в свой стан – отдохнуть и подготовиться к дальнейшим сражениям.
Вслед за хозяйкой Эльга прошла в ту палату с красными кругами на полу, где Елена принимала ее в первый раз. Теперь здесь уже расставили столы: для царственных жен – на возвышении перед троном и золотым креслом, а для прочих женщин – торцом к нему внизу, так что вместе оба стола образовывали полукрест. За верхним столом сели Елена и ожидавшая здесь Феофано, а к Эльге подошел атриклиний – особый муж, в чьи обязанности входило рассаживать гостей по порядку.
– Прошу твою светлость пройти к апокопту! – Он указал на отдельный стол, сбоку от возвышения с золотыми креслами цариц. – Окажи честь этим знатным женам, разделив с ними трапезу.
Возле стола застыли закутанные в яркие шелка две женщины: помоложе и постарше. Их черные кудри были подняты и уложены в прически, покрытые чем-то вроде золоченого волосника с самоцветами, но без жемчужных подвесок, как у цариц. Зато ожерелья, браслеты на белых выхоленных руках, серьги с подвесками до плеч! Под накидками сверкали золотые пояса, тоже расшитые самоцветами.
– Кто эти женщины?
– Павлина, – представил атриклиний, и та, что постарше и пополнее сложением, величаво наклонила голову, – зоста патрикия августы Елены. Агния, зоста патрикия Феофано.
