– Что это значит – зоста…

– Это значит, что патрикии возглавляют всех знатных жен при особе василиссы и ее невестки, управляют всей их прислугой и делами дома. Это высший чин, возможный для женщины.

– Вы что же – с боярынями меня посадить хотите? – Эльга нахмурилась.

– Твоя светлость должна знать: за этим столом имеют право сидеть лишь шесть высших чинов Василии Ромеон: кесарь, патриарх, новелиссим, куропалат, василеопатор и зоста-патрикия. Выше сидят лишь сами багрянородные. Лучшего места, чем это, никто не в силах предоставить твоей светлости.

Эльга помолчала. Сколь ни велика была разница в обычаях греческих и русских застолий, кое-что их объединяло: места не равны и распределяются по чести. Она заколебалась: оскорбительным казалось равнять себя с боярынями, пусть и старшими над всеми служанками. По уму, с этими двумя должны бы сидеть Ута и Живляна. Но выше их – только две царицы, а требовать себе равенства с царицами Эльга не могла.

Грянул орган. Обе августы уже сидели за своим столом, и позади каждой стояла богато одетая служанка, зачем-то держа над головой госпожи золотой жезл.

Под звуки органа в триклиний чередой потянулись разодетые женщины: сначала гречанки, за ними – спутницы Эльги. Каждая в свой черед, по чину, подходила к возвышению цариц и простиралась перед ними ниц, после чего трапезит-стольник поднимал их и разводил по местам. При виде своих Эльга немного успокоилась: невольно она тревожилась за княгинь и боярынь, брошенных где-то в блистательных чащобах Мега Палатиона.

Подумала о своих мужчинах: они обедали с Константином где-то в другом месте. Но эти, возглавляемые Олегом Предславичем и Мистиной, уж как- нибудь справятся сами.

– Ведь твоя светлость наречена дочерью Елены августы во святом крещении, – почтительно напомнил атриклиний. По его беспокойному виду становилось ясно, что упрямство Эльги нарушает принятый порядок и ставит его в затруднительное положение. – А значит, будет уместно проявить дочернее почтение. Ведь тебе позволено приветствовать августейших особ, не совершая проскинесис, а лишь наклонением головы.

В это время Феофано что-то крикнула со своего места, глядя на Эльгу, и весело улыбнулась.

– Ее светлость Феофано просит архонтиссу Эльгу поскорее сесть и позволить приступить к трапезе, ибо она голодна.

Атриклиний вновь поклонился, указывая на кресло посреди отдельного стола. В глазах его мелькнула мольба, и Эльга подумала: а ведь с него спросят, что гостью усадить не смог. Кресло же было сплошь покрыто резными пластинами слоновой кости, так что казалось, будто оно целиком и выточено из нее. На сиденье лежала подушка цветного шелка с золотой каймой.

Две зосты патрикии, стоя возле своих мест, посматривали на нее в ожидании: что выкинет эта «царица Савская» с крайних северных пределов, где совершенно не знают обхождения? И все ее русские спутницы, стоя вдоль своего стола, глядели с тревогой: что идет не так? Им и без того-то было не по себе.

Дочернее почтение, он сказал! Эльга глянула на верхний стол: Елена августа улыбнулась ей все той же заученной улыбкой. Все они правы: она приехала сюда, в чужой дом, и, крестившись, приняла его правила. Требуя чего-то сверх правил, она не делает себе чести. Пожалуй, на сегодня она уже довольно надерзила.

И Эльга, совершив требуемое наклонение головы в знак благодарности за приглашение к трапезе, наконец позволила усадить себя. Атриклиний перевел дух, и в поклоне его явственно угадывалась признательность.

Вокруг столов пошел какой-то чин, размахивая кропилом и брызгая на столы и гостей чем-то пахучим, почти как в церкви. Слуги начали вносить блюда и расставлять по столам: для цариц, для Эльги, ее двух сотрапезниц, по большому столу, вдоль которого с одной стороны уселись приближенные цариц, а с другой – женщины Эльги. Никто еще не ел, гостьи жадно разглядывали убранство трапезы. На шелковой скатерти, вышитой золотыми цветами и фруктами, сияла золотая посуда – большие и малые блюда, миски, кувшины и кубки, разные сосуды и корчажки с чем-то непонятным, похожим на густой кисель или разноцветную сметану. Возле малых блюд лежали золотые ножи и вильца. Увидев их, Эльга усмехнулась про себя, поминая добрым словом Савву Торгера: хоть что-то знакомое.

Вышел священник в лиловом, расшитом золотом облачении, прочел молитву. Потом Елена августа кивнула и взялась за золотые вильца.

Где-то рядом запели. Эльга оглянулась, но никаких певцов не увидела. Пение доносилось из-за шитых шелковых занавесей между столпами цветного мармароса, отделявших боковые части триклиния. Пели, будто в церкви: так же слаженно, нежно и красиво.

– Кто это поет? – спросила она у патрикии, сидевшей справа: кажется, ее звали Павлина.

– Апостолиты.

– Кто это?

– Певчие храма Апостолов. Твоя светлость ведь бывала на церковной службе?

– Да, бывала. А почему они поют здесь – ведь тут не храм?

– Они поют василикии. Это славословия в честь августейших особ.

Слуги стали подносить Эльге блюда: предлагали сначала ей, потом двум ее сотрапезницам. На блюдах лежала все какая-то зелень: зеленые листья,