– Именно так, – кивнул Дрожжин.

– Понятно, – Кислов перевел взгляд на шамана. – Ну а каково твое мнение, Ян?

– Для нашей общины, – начал шаман, – настали великие времена. Я бы сказал, благословенные времена. С чего я это взял? Когда я находился в море, со мной приключился…

– Ян, – судья впервые повысил голос, – давай ты не будешь сейчас юродствовать!

– Да ладно, Лёня, – Заквасский развел руки. – Ведь в мире все взаимосвязано. И мой понос, и будущая война суть явления одного порядка. На вопрос, что делать с этой парой глупых созданий? Я говорю вам: отпустить. Зачем нам брать на себя их смерти? Зачем держать в себе дерьмо, если его можно выплеснуть на землю, и через год, перебродив, оно превратится в удобрение, которое поможет вырастить что-то полезное или даже необходимое нашему племени. Они вернутся в свой деревенский Лакедемон и расскажут о нас, о том, что мы живем, а они – выживают, о том, что у нас рождаются дети, а у них дети умирают, а тех, что выжили – убивают, о том, что недовольные их законами могут получить приют у нас, как получил беглец. Я думаю, что правители будут сопротивляться и цепляться за прежнее, но жители выберут нас. Их общество просто рассыплется от внутренних противоречий. Теперь о войне и жизнях… – шаман повернулся в сторону Дрожжина. – Вот, что я тебе скажу, Лёня: в сраных конституциях прошлой эпохи словоблуды любили писать о том, что важнее человеческой жизни ничего нет. Верили они собственным опусам или нет, это уже другой вопрос. Но так думать – фатальное заблуждение. Жизнь человека, обремененная лишь заботой о хлебе насущном и примитивных удовольствиях, мало чем отличается от жизни животных. Но ведь мы не жалеем свинью? Мы ее режем и жарим на костре. Важнейшее достояние – это человеческий дух, его сила, а не человеческая жизнь с ее страхами. И если мы будем холить собственные тушки, обзаведемся жирком, то рано или поздно попадем на бойню. Так уже было двадцать один год назад. Поэтому жалеть свои жизни сейчас – это потерять все в будущем: и жизнь, и свободу, и дух, и силу. Этих двоих нужно отпустить и готовиться к войне, – шаман оглядел присутствующих насмешливым взглядом и добавил:

– Я все сказал, хао!

В повисшей тишине раздался робкий голос Павла Федоровича:

– Вы простите меня, конечно, – он явно опасался возражать напрямую кому-либо из могучей тройки. – Но кто вам… э-э-э… есть дал право решать, как распоряжаться жизнью других, кого считать свиньей, а кого человеком?

– Ты, очкарик, прости меня, конечно, но кто у меня… э-э-э… – передразнил Заквасский оппонента. – Кто это право заберет?

– Ян! – строго сказал жрец. – Не переходи, пожалуйста, на личности.

Павел Федорович, жуя губы и краснея как мальчишка, уставился в пол.

– Да уж, Заквасский, – вождь говорил медленно, обдумывая сказанное шаманом. – Ты речи толкаешь так же хорошо, как и прикидываешься дурачком.

– Это весь остальной мир прикидывается дурачком, – ответил Ян. – Но я с тобой спорить не буду.

Кислов тоже не хотел спорить попусту. В его голове возник новый план действий. Изначально вождь собирался настаивать на удержании пленников в качестве заложников, но теперь, стараниями шамана, перед ним раскрылись совсем иные перспективы.

«Да, когда-то мы втроем буквально устроили революцию, вырезав банду Рамзеса. Мы победили, навели свои порядки, – размышлял он. – Прошли годы, в центре города появилась Запретная зона, где власть нашей тройки неоспорима, наша община обросла пока еще тонким слоем традиций и зачатками религии. Может быть, пришло время для экспорта революции? Бесспорно, в долгосрочной перспективе нуклеары сильнее жителей Лакедемоновки и, значит, пришло время объявить себя открытым обществом. Единственный шанс у наших западных соседей – это победить в войне сейчас. И вот этого шанса им дать ни в коем случае нельзя».

– Что ж, хорошо, – вождь осмотрел членов Совета внимательным взглядом. – Теперь выслушайте мое мнение. Мы общество равных, мы справедливое общество. Рядом с нами находится тоталитарный полис, где меньшинство угнетает всех остальных. Если мы не вступим в борьбу с Лакедемоном, то какой от нас прок? Какой пример мы подадим подрастающему поколению? А если мы откажемся от борьбы сегодня, то завтра нас поработят.

Ян громко зевнул.

– Поэтому мы покажем пример доброй воли, – продолжил Кислов, будто не заметив выходку шамана. – Мы дадим пленникам возможность сделать выбор. Конечно, сперва мы постараемся показать им все преимущества нашей жизни. Но потом они могут остаться здесь или уйти домой. Это, по-моему, правильно. Итак, давайте голосовать.

«Прощенные», понимая, что мнения тройки разделились в пользу помилования пленников, подняли руки. Также поступил Саша.

– Кто против?

Два пальца жреца устремились вверх, его поддержал шаман.

– Ян, – усмехнулся вождь, – ты только что распинался о необходимости отпустить глупых овец на волю и готовиться к войне. А голосуешь «против».

– Просто не хотелось оставлять Лёню в гордом одиночестве, – сказал Заквасский.

– Ну что ж, – подвел итоги Кислов, – четыре «за», два «против», один отсутствует. Думаю, пояснений не требуется. Полагаю, пленникам нужно дать