проглотила ложь. В последнее время директриса, несмотря на свой острый ум, стала на удивление легковерной.

Девочки сворачивают на последнюю улицу, дальше начинается лес. Стоящие в ряд двухэтажные дома обшиты темно-красными панелями, оконные рамы выкрашены в черный цвет.

Они останавливаются перед дверью Густава.

Зря я взяла с собой Ванессу, думает Мину.

Потому что кто знает, как поведет себя Густав, полагая, что они находятся в комнате одни? Вдруг Ванесса подумает, что Мину вешается на шею убийце Ребекки? И что тогда ей говорить в свое оправдание?

Мину звонит в дверь. Она делает глубокий вдох и чувствует пожатие руки Ванессы. Она не знает, означает ли это: «ну, поехали», «все будет хорошо» или «соберись, ты выглядишь так, как будто сейчас обосрешься».

Густав открывает дверь через несколько секунд. Его мокрые после душа волосы кажутся темнее обычного и обрамляют лицо, делая цвет глаз еще ярче.

– Привет! – говорит он. – Заходи!

Мину снимает ботинки и ставит их на расстеленную газету.

– Я готовлю еду, – добавляет Густав, исчезая в кухне. – Ты любишь тунец?

Мину ненавидит тунец. Это кошачья еда. Вся надежда на то, что ей не придется много есть.

– Да, конечно! – кричит она в ответ.

Она косится на закрытую входную дверь. Где-то там стоит Ванесса и тоже снимает с себя ботинки, складывая их в пакет. Вдруг один ботинок со стуком падает на пол и становится видимым.

– Все в порядке?

Мину оборачивается. В дверях стоит Густав.

– Я просто уронила ботинок, – отвечает Мину, вглядываясь в лицо Густава и проверяя, не заподозрил ли он чего-нибудь.

Вроде нет.

– Я сейчас приду, – говорит она, и Густав возвращается на кухню.

Мину поворачивается и видит, как ботинок исчезает в никуда. Мину делает страшное лицо, обернувшись в сторону, где по ее расчетам, должна стоять Ванесса, потом проходит на кухню.

Густав накрывает на стол, рядом сидит его отец. Увидев Мину, он складывает газету и поднимается со своего стула.

Мину мысленно чертыхается. Все было бы гораздо проще, если бы Густав был дома один. Но она улыбается папе Густава, протягивает руку и представляется.

– Меня зовут Лаге, – говорит папа Густава.

Он немолод, но видно, что в юности он был так же красив, как Густав. У него прямая спина и густые седые, отливающие сталью, волосы. Рукопожатие крепкое, горячее, и такое ощущение, что рука Мину тонет в его руке, хотя у нее самой руки немаленькие.

– Я наслышан о тебе, – добавляет Лаге.

Мину судорожно ищет что сказать. Страх сковывает ей язык, и она не придумывает ничего лучшего, как просто улыбнуться, в надежде, что это будет принято за скромность, а не невежливость. Словно отдавая честь, Лаге подносит к голове скрученную трубочкой газету – сегодняшний номер «Энгельсфорсбладет» и шутливо рапортует:

– Оставляю вас наедине. Если что – я в подвале и занимаюсь новой дорогой.

– Новой дорогой? – переспрашивает Мину, когда Лаге исчезает вниз по лестнице.

– У него там внизу модель железной дороги, – объясняет Густав и ставит на стол два стакана. – Причем довольно крутая. Он построил макет старого Энгельсфорса и провел рельсы точно в тех местах, где они проложены на самом деле. В городе целая куча железнодорожных путей, которые не использовались с тех пор, как закрылись копи и завод.

– Круто, – говорит Мину.

Густав смеется и наливает им обоим кока-колу.

– Не то слово! – отвечает он. – Садись!

Она опускается на стул, и Густав тут же набрасывается на еду. Мину осторожно ковыряет вилкой в тарелке и смотрит на Густава. Интересно, где именно в кухне стоит Ванесса. Положила ли она уже эликсир в его колу? Почувствует ли он посторонний вкус? И что с ним случится? А если его нечеловеческая половина все поймет и начнет реагировать? А что, если он уже знает, что они собираются сделать?

Мину нацеливается на большой салатный лист. Она обстоятельно сворачивает его ножом и вилкой так, что он становится похож на маленький зеленый кулек, натыкает на вилку. Затем подносит вилку ко рту, открывает рот, и – так она и знала! – лист салата разворачивается. Весь подбородок забрызгивается соусом.