Огонь!

Выстрел оглушительно рявкнул.

Однако вместе с Малярийкиным выпустил последний, третий снаряд и его безымянный враг. Два потока пламени в сопровождении двух кусков высокоуглеродистой молибденовой стали весом в двадцать три килограмма врезались в оба корпуса почти одновременно.

Перед глазами блеснула вспышка. Малярийкина отбросило к стене кабины, вворачивая голову в плечи и разнося в бисер задний монитор. Противно заскрежетал металл…

Спустя несколько мгновений Малярийкин открыл глаза. Голова «плыла», как после самогона. В кабине было темно, сверкало аварийное освещение в виде двух оранжевых ламп возле аптечки и контейнера с кислородной маской. Экраны погасли. Деформированный корпус сжимал тело со всех сторон. От превращения в фарш спасла только защитная клетка с жестким скелетом, установленная вокруг места пилота. Впрочем, металлические дуги, составлявшие основу клетки, были согнуты под острым углом. До смерти, в общем, Малярийкину не хватило совсем чуть-чуть. А вот вражеский танк с короткого расстояния был разворочен, как раскрывшийся цветочный бутон.

– Маляр-твою-мать-Маляр! – внезапно разнеслось по всему танку. Видимо, такой окрик и привел его в себя. Голос хоть и шел через динамики, но был хорошо узнаваем. Малярийкин слушал его весь вечер, всю ночь, замучился слушать. Прокуренную хрипотцу старшего старшины отныне Малярийкин мог спутать с чем-то другим с той же вероятностью, как звук собственного храпа.

– Да, млять! – радостно закричал в ответ Малярийкин. Дышалось ему легко и даже свободно, ведь не считая относительно легкой травмы головы и краткосрочной потери сознания, никаких повреждений он не получил. – На связи, товарищ старший старшина!

– Ух, млять! – в том же стиле отвечал ему наставник. – Нашелся, блин, таки! Ты в паряде, сынок? Говорю, ты в паряде?!

– Да в полном, товарищ старший старшина!

– Видел, тя шмальнули. Мерцаешь, что моя елка!

– Было такое, товарищ старший старшина! – усмехнулся Малярийкин, смирившись с железным пленом и второй уже раз молясь на автономную систему игровой безопасности. – Дык я ж в броне! Подмяло слеганца! Все чудесно!

– Не в броне, а в говне! – абсолютно логично со знанием научно-технической стороны вопроса поправил старший старшина. – Ты где на «Васпе третьем» броню-то нашел? Короче, пятерка фраерков-нубов – твой лучший результат на сегодня, сынок. Не блеск, согласен. Зато живой. Живой, сука!!! С чем и поздравляю.

– Не совсем то, к чему я стремился, товарищ старшина!

– Ай, правда? А я вот всю жизнь стремлюсь то к бабам, то к бабкам. А они ко мне никак! Работаю вербовщиком, со всякими дебилами в битых танках разговариваю! Не совсем то, к чему я стремился, а, товарищ нуб?

– Да это… – Маляр помялся. – Просто день неудачный.

– Трещи, трещи! – рассмеялся Байбулатов. – Благодари Бога, что выжил, дурень! Сиди, жди окончания раунда. Вытащат. Потом посвистим.

– А сколько ждать?

– Часа три.

– Ох ты. А если бы я кровью истекал?

– А если бы у тебя понос был? Терпи! И вообще, что ты хотел от альфа-защиты? Скажи спасибо, что не добили. В битом танке тебя и ребенок разделал бы. Кстати, запомни. Вот почему еще нужна хорошая индивидуальная защита. Бои бывают разные. И не во всех из них целью бывают танки. Видал я, как раненых танкистов, зажатых в броне, специально на трек наматывают. Особенно в чемпионских боях. Конкуренция! Ну, ты рад?!

Малярийкин, конечно, был рад.

Причем охренительно.

Дальнейшие три недели слились в сознании Малярийкина в единую полосу, как при скоростном движении. Каждое утро начиналось теперь не с чего- нибудь, а с поездки в ангар и проверки танка. При ангаре Малярийкин завтракал, после чего мчался на полигон и колесил по бетонным плитам до самого вечера, пока солнышко не начинало царапать проржавелым краем полигонный забор. Этот процесс, похожий на бесконечный повторяющийся сон наркомана, на день сурка с бесчисленными повторениями, могли прервать только коллективные занятия неизвестных танковых команд, а также работа технических групп, залатывавших полигон после упражнений предшественников. Но Малярийкин не жаловался. В том числе сам себе. Пожалуй, он был готов вкалывать на полигоне подобным образом вообще сутки напролет. Лишь бы – вот если откровенно положить руку на сердце, – исполнилось единственное желание.

Чтобы Леночка была рядом. Тупо. Хотя бы раз в день. Полчаса. Просто рядом, чтобы можно было с ней тихим голосом потрещать, видеть ее гладенькие километровые ножки, вдыхать чудесный (после ГСМ-то!) аромат женских духов. А может быть, и дотронуться. Если случайно повезет. Даже так. Для урода Малярийкина в случае с красавицей Эленой, в натуре, это был почти грязный секс.

Из серьезных изменений, произошедших с Малярийкиным после бегства из «наш-ангара», было изменение внешности. Элена посоветовала ему