К черту самообман.

Да, она такая. Ей не нужен воздух, ей не нужно тепло.

Зоя напоследок осматривается. Вот и все. Она сюда не вернется. Здесь ей больше нет места. Прощай, ангар. Прощай, «Красный космос».

И вот она в кресле капсулы. Герметизация. Повышение давления. Кровь должна закипеть, но откуда у нее кровь? Да и кровь ли это? Так, видимость. Серная кислота, а не животворящая жидкость.

Зоя глубоко вдыхает и понимает, как это хорошо. Дышать. Не потому что нужно, а потому что привычно. Создает еще одну иллюзию, а точнее – возвращает утраченную. Иллюзию обычного человеческого бытия.

– Я Челнок один, я Челнок один, – говорит Зоя в микрофон. – Направляюсь на Фобос. Прошу дать разрешение на старт. Если разрешения не будет, то все равно стартую. Как меня слышите?

Помехи. Свист. Вой. Радиоэфир тоже заполонили паразиты. Воют и рвутся в реальность.

Привычное движение рук. Как же она соскучилась по привычному движению рук, которому подчиняется этот неприхотливый космический трудяга.

Капсула выплыла из шлюза под нависающий багровый диск Марса. Пылевая буря улеглась, вернув атмосфере прозрачность. Планета повернулась той стороной, где система великих каналов пролегала не так густо, зато прекрасно видна долина Маринер – глубочайшая рана в марсианском теле, словно некто пытался вскрыть планету тупым консервным ножом. Огромная полярная шапка в это время года доходила почти до самой долины, будто тянулась белыми потеками до страшной раны, пытаясь залечить ее или анестезировать смесью льда и углекислого газа.

Рядом с серпом Фобоса тонкий неправильный серпик Деймоса, и кажется, что на Зою взирает нечеловеческий глаз со зрачком – загогулиной. Хотелось из злого озорства дать на двигатели предельный импульс, который по широкой дуге вынесет капсулу мимо Фобоса к обделенному вниманием исследователей Деймосу.

А это что за звездочка? Не припоминаю такую… Ах, это «Шрам». Вечно голодный, жуткий, «Летучий голландец» космического океана с командой мертвецов, которым заказано возвращаться на Землю. Последнее зловещее слово американской заг-астронавтики. Разве его сравнить со строгими обводами и белизной «Красного космоса»? Кстати, а почему «Красный космос» – белый? Оксюморон. Нет, потому что красный – не цвет, а качество. Красивый. И еще – революционный. Корабль, несущий поле коммунизма туда, где до сих пор царили только холод и безмолвие. Наша цель – смело идти туда, где не ступала нога человека. К новым рубежам. Воспитание космоса. Был такой наивный фильм «Воспитание космосом», где непутевый комсомолец попадал на ударную лунную стройку, где дружба, комсомол и мечта превращали его в настоящего человека.

Так почему бы не представить, что истинная миссия «Красного космоса» – воспитание космоса? Точно так же как мичуринско-лысенковская генетика воспитывает растения и животных, закрепляя в их наследственности нужные человеку качества, в отличие от махрового вейсманизма-морганизма, ни о каком воспитании не помышляющего, действуя в духе и методами инженерии, словно имеет дело не с живым, а с мертвым материалом, некробиотой. Превратить космос из враждебной среды в дружественную человеку, как человечество за тысячелетия подъема по спирали развития от первобытного коммунизма к коммунизму духа и бытия преобразовало большую часть планеты в благоустроенное для работы и творчества место. Разве такая цель не по плечу тем, кто сейчас оставался на корабле?

Зоя отняла руку от рычага и притронулась к щеке. Так и есть – мокрая. Неужели она еще умеет плакать? Дышать ей не нужно, а вот плакать? Или это предчувствие? Предчувствие, что ее билет – в один конец? Воспитание космоса – настолько великая миссия, где любой, кто имеет в характере, совести, душе хоть крошечный изъян, хоть самого крохотного паучка сомнения, не сможет ее выполнить. И его уничтожит ярость космоса.

Как уничтожила ее. Точнее – изгнала из рядов избранных.

Но ведь и она, Зоя, сделала что-то хорошее. Да, не по своей воле. Как порой не по своей воле творишь зло, так порой не по своей воле делаешь добро.

Вот и сейчас она уносит дальше от «Красного космоса» всех этих чудищ и чудовищ. В себе и на себе. Внутри и снаружи. Она насквозь поражена демонами, реликтами давно почившей цивилизации фаэтонцев. Что же это была за цивилизация, не оставившая после себя ничего и никого, кроме машин по уничтожению живых? И стоит ли даже касаться ее наследия, если в нем нет ничего, кроме зла?

Не тебе судить, Зоя.

Да, не мне. Мое дело – сберечь те крупицы духа, в которых еще сохранился заряд поля коммунизма. Сберечь для… для чего? Пока не знаю. Знаю лишь – дело принимает скверный оборот. Чую нутром своего нечеловеческого тела. Прозреваю множеством глаз, что покрывают его от макушки до пят. Хоть на что-то должно сгодиться то, что превращает меня из человека в помесь с чудовищем?

А может, это последнее можно сделать прямо сейчас? Ведь они все у меня в руках. Вернее – в нутрах… черт, даже слово не подобрать. Короче говоря, здесь и сейчас. Всего-то и нужен корректирующий импульс, и послушная капсула соскользнет на траекторию сближения с Марсом. А затем лобастой башкой ударится об атмосферу, жидкую, разряженную, но достаточную для того, чтобы спалить капсулу дотла. Выжечь заразу.

Рука Зои напряглась, но не сдвинулась с места.

Не все так просто, подруга. Ты больше не человек. Ты – автомат фаэтонцев. Паганель, лишенный блока свободы воли.