домашние работы.

Но одними только рискованными высказываниями Амалия не ограничивалась: несмотря на то, что Урания Клиффорд теперь обходила ее стороной, в Академии все еще оставалось немало людей с дурными манерами и характером. И если Агнешке на правах соседки было позволительно говорить о «столь же великолепной, сколь и высокородной упругой заднице маркизы Саффолк» (что полностью соответствовало действительности), то одному из стражников, выкрикнувшему вслед Ливи что-то подобное, Амалия расквасила нос. Одним словом, характер у нее совершенно испортился, и только счастливый случай и всемогущая воля Коннери пока оберегали Амалию от серьезных последствий.

Дерек снова превратился в прежнего себя – все время садился на задние парты, отвечал односложно или вовсе отворачивался, не желая разговаривать. Не один раз Амалия видела его с синяками и ссадинами – похоже, дружки Урании не собирались оставлять Дерека в покое, и теперь ему приходилось подолгу засиживаться в Доме Четырех Стихий, чтобы не быть серьезно избитым. Ливи не раз предлагала пойти и рассказать все Кроу или кому-нибудь из профессоров, но Дерек только угрюмо фырчал и прятал глаза за какой-нибудь книжкой.

С Алексом Амалия изредка виделась только в «Вересковом меде». За прошедшие недели он еще больше исхудал и выглядел нездоровым. Алекс садился со своими друзьями и даже с Ливи здоровался разве что коротким кивком издалека, но Амалия все равно иногда ловила его взгляд – осторожный, недоверчивый, но как будто наполненный какой-то особенной грустью, от которой сжималось сердце. Больше всего на свете ей хотелось подойти самой, но после той ночи, когда она забралась к нему в комнату… нет, больше никогда! Оставались сны – короткие и горячие, после которых простыня была мокрой от пота, а Амалия долго вслушивалась в темноту – не проснулись ли соседки? Только в этих снах Алекс был рядом, но пробуждение всякий раз ставило все обратно на свои места, и дни тянулись за днями – одинаковые, дождливые и серые, как небо над Академией.

В тот вечер Амалия закончила с занятиями на удивление рано. Точнее, просто отложила нагоняющую тоску книгу по зачарованию и решила, что на сегодня с нее хватит. Ливи еще не вернулась из библиотеки, а Агнешка сидела за столиком и переписывала какие-то пергаменты, на чем свет стоит ругая де Вилью с его дополнительными занятиями. Одним словом, самый обычный вечер. Если не считать того, что Амалия собиралась потратить его так, как хочется. А зачарование вполне могло подождать и до выходных.

И чем же заняться? Соседки по уши увязли в делах, а из котенка, стремительно превращавшегося в молодого кота, собеседник бы получился не слишком-то разговорчивый. Последнее письмо из дома пришло больше полумесяца назад, и Амалия уже успела выучить его наизусть, хоть в нем и не было ничего особенного – все целы и здоровы. И ничего нового – ни в Эйлсбери, ни в Вудсайд Хаус. Тоска.

Впрочем, помимо соседок, родителей и котенка у Амалии оставался еще один человек, с которым ей было о чем поговорить. И совершенно неважно, что разговор получался исключительно односторонним, а кости собеседника истлели в земле целый век назад. Неизвестный рыцарь из черной книжечки всегда был рад поделиться своими историями. Если бы Амалия хотела, она бы уже давно дочитала дневник до конца – уцелевших страниц в нем осталось не так уж и много. Но то ли дело было во времени, которого вечно не хватало, то ли в какой-то особой магии чернильных пятен, но прочитать хоть несколько строчек у Амалии получалось только в вечера, подобные этому – тихие и сонные, когда можно было не торопясь водить пальцем по пожелтевшим страницам и разбирать корявые буквы. Во всех прочих случаях рыцарь обижался и будто бы специально заляпывал слова чернильными лужицами и отпечатками крупных ладоней.