– Это Бранч меня хочет, – сказала Присцилла и, покраснев, добавила: – Извините, неудачно выразилась. – Потом ответила на звонок: – Слушаюсь, немедленно, сэр. – И дала отбой. – Мне пора.
Перед уходом Джейкоб записал комментарий и сфотографировал рисунок, удостоверившись, что в плохом освещении снимок получился.
Присцилла вызвала лифт.
– По дороге заскочу в колледж и спрошу Джимми насчет выпускных альбомов.
– Спасибо. Вечером увидимся?
– В восемь. Надеюсь, вы найдете чем развлечься.
– Постараюсь, – сказал Джейкоб.
– Интересно – чем? Катанием по Темзе?
– Не совсем.
Угрюмая библиотекарша спецхрана Р. Уотерс смахивала на страуса. В читальном зале шел ремонт, и ее временным пристанищем стал подвал Научной библиотеки Рэдклиффа – сумрачные катакомбы, заставленные переносными увлажнителями и осушителями воздуха, которые вели друг с другом войну на истощение.
Не найдя, к чему придраться во временном пропуске, библиотекарша раздраженно препроводила Джейкоба в компьютерную кабинку. Поиск материалов по Махаралю до 1650 года выдал единственную ссылку на пражское письмо.
– Можно узнать, кто еще его запрашивал? – осведомился Джейкоб.
Уотерс насупилась:
– Такую информацию не даем.
Затем Джейкоб подписал бумажку, обязуясь при работе с документом не есть, не пить, не жевать резинку, не фотографировать, не пользоваться чернильной авторучкой и мобильным телефоном. Как временный читатель он не мог получить более одного документа за раз и более четырех в день. Последнее, уведомила Р. Уотерс, вряд ли возможно, поскольку время близилось к половине четвертого, а отдел закрывался в пять.
Затем Джейкобу выдали белые нитяные перчатки и карандашик без ластика. За обитой кожей столешницей он ждал прибытия документа из хранилища.
Ровно в четыре часа появилась библиотекарша, на вытянутых руках неся архивную папку. С презрительной церемонностью она раскрыла обложку и отбыла к ближайшей конторке шпионить за Джейкобом.
Тот взволнованно смотрел на письмо, понимая, что утекают драгоценные минуты. Квадратик, примерно пять на пять дюймов; истлевшие уголки, обтрепанные края; посредине водянистые разводы и червоточины. Джейкоб затаил дыхание, боясь, что от дуновения хрупкий листок рассыплется в прах.
Его рука в перчатке застыла в считанных миллиметрах над бумагой, которой касался великий гений Израилев.
Р. Уотерс не преминула сделать замечание:
– Я попрошу вас, сэр, воздержаться от чрезмерного контакта с документом.
– Извините. – Джейкоб убрал руку на колени.
Великий гений Израилев писал чудовищными каракулями, а строчки у него разбегались вкривь и вкось. Высыхая, перо выводило хилые буквы, а нырнув в чернила, сажало кляксы.
Изъяны эти выставляли Джейкоба непрошеным соглядатаем, но они же помогли ему обрести душевное равновесие. Великий гений Израилев предстал не закаменевшим историческим персонажем, а живым человеком. Он ел, отрыгивал, ходил в уборную. Знавал удачные и скверные дни, сомневался, что хорошо, а что плохо.
Джейкоб включил увеличительную лампу и приник к линзе.
Чтение шло мучительно медленно. Слов двести максимум, но почерк коряв, пропуски бессчетны, а слог возвышенно туманен. Невозможно представить, что в поисках вдохновения Реджи Черед корпел над этим документом. Даже Джейкобу, учившемуся в иешиве, на расшифровку понадобятся долгие часы, а то и дни. Одолев дату, приветствие и половину первой строки, он решил, что проще будет скопировать и спокойно поработать позже.
Джейкоб открыл блокнот и стал переписывать текст, не вникая в смыл. Точно скопировать слова – уже победа.
Р. Уотерс глянула на часы и прищелкнула языком.
Наконец Джейкоб добрался до подписи.
Иегуда Лёв бен Бецалель.
Джейкоб чуть не вскинул руки – уф, справился! – и тут у него перехватило дыхание.
Означает «лев». Произношение на английском достаточно условно. Немецкое
